Он нервничает, проверяет хвост, перестраиваясь из ряда в ряд. Я полностью полагаюсь на него. Уже в сумерках мы заезжаем на стоянку дорогой гостиницы. Мне нравится его идея — здесь хотя бы есть камеры и будут следить за машинами гостей.
— Остановимся здесь, — Алекс собирает вещи, берет сумку, меня за руку и ведет к сияющим намытым дверям. Я едва поспеваю за ним, громко стуча каблуками.
Мы снимаем номер. Алекс не скупится на люкс. Персонал прекрасно вышколен, с ним, исцарапанным и побитым, обращаются, как с королем. Мы поднимаемся в номер, Алекс бросает сумку, заказывает ужин… Бутылку водки. Я понимаю, что он хочет помянуть отца. И мать, наверное, тоже. Возле могилы он не успел.
— Ты пойдешь на похороны? — спрашиваю я, снимая пальто.
Алекс устало сидит на кровати.
— Нет, куколка… Опасно.
— Я тоже не была на похоронах родителей, — признаюсь я. — Сильно на них злилась… Они меня бросили, пили сильно.
Он смотрит на меня, я хочу заткнуться и не могу. Вообще не знаю, зачем это рассказываю.
— Меня там пришьют, — поясняет он.
Приносят ужин. Я ковыряюсь в курином салате, поглядывая на мужа. Он не ест, смотрит перед собой в стол, налив в стопку водки. Я не мешаю ему прощаться с отцом. Сама вспоминаю его: как просил одуматься, не брать в жены чужую шлюху, а затем принял и такой выбор сына. Мы виделись всего несколько раз, но он произвел на меня впечатление.
— Я найду того, кто это сделал, — Алекс выпивает до дна и начинает есть.
Нас прерывает звонок телефона. Он отвечает торопливо, словно ждал.
— Алло, — выслушав ту сторону, Алекс со стоном закрывает глаза. — То есть, Димка встрял?
Адвокат. Теперь я слышу, что это женщина — голос высокий, тараторит быстро.
— И что? — продолжает он. — А я?
Алекс трет глаза, с эмоциями не справляется — он не такой статичный, как киллер, которого я видела днем. Он живой, все эмоции на лице.
— Что она сказала? — не выдерживаю я, когда он, опустив голову и сжав между ладонями трубку, убито смотрит в пол.
— Димке предъявили обвинение. Мне нельзя уезжать.
Я не знаю, что говорить. Промокаю губы салфеткой и из солидарности сижу неподвижно. Нельзя уезжать… Как бы это его арестом не кончилось.
— Дерьмо, — заключает Алекс, все обдумав. Его взгляд притягивается к красному браслету на запястье. Он задумчиво пощипывает ниточки и когда поднимает голову, взгляд холодный, как и раньше, но теперь как будто глубже. Кровоизлияния придают ему свирепости, белки кровью налиты. — Забыл тебя поблагодарить.
— За что?
— За то, что успела до взрыва. Суеверие, но… Кто знает. Я должен был сдохнуть.