— Все! — убираю шприц, массируя место укола, чтобы не образовалась шишка, а после быстро натягиваю на (что тут скрывать?) шикарную задницу Стаса трусы и штаны. — Теперь суп и спать.
— Ты практически лишила меня девственности.
Не могу сдержать смех. Вот идиот!
— Тебе раньше не делали уколы?
— Да вот как-то удавалось избежать этой участи. И за какие грехи мне все это сейчас?
— За тупость, Стас. Сам виноват.
Приходится убить еще десять минут на то, чтобы уговорить темного близнеца поесть. Ну как уговорить? Обещаю вылить этот суп ему на голову, в случае отказа. Даже тарелку над его макушкой заношу.
Действует безотказно.
Пристально слежу, как Стас орудует ложкой. Если бы я не чувствовала себя ответственной в какой-то мере за его состояние, то просто послала бы давно. Он меня мучительницей называет, а сам вообще понимает, как себя ведет? И я, и Влад волнуемся за него, а не просто хотим досадить.
— Спасибо, что пришла, — тихо произносит темный близнец.
Смотрю на него, и все предыдущие мысли вылетают из головы. Тяжелые веки практически закрывают покрасневшие глаза. Стас медленно шкребет ложкой по дну тарелки. Руки подрагивают. И он каждый раз морщится, глотая. Ему плохо. Очень. И я сама чувствую себя отвратительно.
— Не за что, — отвечаю искренне.
Я должна была приехать. Не хочу думать, что бы было, если бы я отказалась. Он бы так и валялся вареным петухом? Сейчас, конечно, он не сильно лучше выглядит, но мы хотя бы ускорили процесс выздоровления.
— Хорошо выглядишь, Риша.
— Спасибо, — опускаю подбородок.
— Но мне нравится твой обычный стиль.
Замолчи! Хочу закричать, потому что эта простая фраза ударяет по самому больному.
— Стас, ешь молча, — нельзя показывать ему свои эмоции.
— Расскажи тогда что-нибудь. Как сегодняшний утренник? Как ребята?
— Все… Хорошо.
— А как ты?
— Замечательно, — ложь раздирает острыми когтями сердце на части. — Доел? — выхватываю пустую тарелку и ставлю на тумбочку, чтобы оборвать разговор.
Теперь я точно сделала все, что могла.
— Постарайся заснуть, Белецкий. Завтра будет легче, — помогаю ему улечься и натягиваю одеяло до подбородка.
Стас закрывает глаза. Его длинные темные ресницы касаются щек. Не могу оторвать взгляд от его лица. Сердце заходится в тихой истерике и обессилено стучит в ребра. Оно скучает. Оно все-таки его… любит?
Наверное. Как еще объяснить мою реакцию?
Касаюсь ладонью горячего лба больного. Это единственное, что я могу себе позволить. В горле появляется колючий ком. Предвестник слез. Вот блин! Это уже слишком.
Внезапно поверх моей ладони ложится другая. Широкая. Обжигающая. И я чувствую, что больше не могу спокойно дышать. Стас не открывает глаз, словно боится спугнуть меня своими темными омутами, а я боюсь, что снова упаду в них и на этот раз точно утону.