— Ты куда пропала, Скалка? Уже седьмой час. Ни тебя нет, ни этой…
Понятно, сейчас про Туеву будет говорить. Кошусь на Холодова, он уже почти доел мороженое и выжидающе посматривает на меня. Его взгляд ясно говорит: «На отбой нажми!» Это как минимум. Про максимум даже думать страшно.
— Лен, давай потом. Когда вернусь, поговорим.
— А ты где, Тамар?
Вот на этот вопрос отвечать я не намерена. Не хватало еще, чтобы кто-то узнал. Это… личное. То есть мое!
— Потом! Пока, Лен!
На улице морозно, еще на градус-полтора похолодало. Резкий порыв ледяного ветра заставляет инстинктивно отвернуться. И… тут же уткнуться прямо в мужское плечо. Неловко как… Надо бы отойти от него, извиниться. Но он не позволяет, вдруг обнимает за талию и еще сильнее вжимает меня в себя. Я почти не дышу, ветер свистит, но я отчетливо слышу, как бьется мое сердце.
— Спасибо, что поехала со мной.
Тук-тук-тук-тук.
Ощущаю его горячее дыхание на виске, от него пахнет шоколадом. Мне даже кажется, что на его губах должна была остаться капелька мороженого…
Он так и стоит, не отпуская меня, не позволяя сделать лишний вдох. Время замерло. Руки сами обняли его за талию. Он даже не шелохнулся, будто ждал этого. А потом неожиданно приподнимает пальцами мой подбородок, чуть наклоняется и смотрит в глаза.
— По домам?
В машине тепло и уютно, нежная музыка льется из динамиков. Но, будь у меня выбор, до сих пор стояла бы на холоде улицы, зато ощущая его руки на своем теле.
В машине говорить не хочется, да и что говорить? Чувства рвутся наружу с такой силой, что приходится сдерживать себя.
Через пятнадцать минут узнаю знакомые серые постройки наших Дубков. С каждым днем возвращаться в общагу все тяжелее. Раньше мне там было хорошо и уютно. Там был мой дом. А что сейчас?
— Остановите машину вот здесь. Не надо дальше. — До здания метров двести, я спокойно дойду одна. Не хочу, чтобы видели меня в его машине.
— Уверена?
— Да, пожалуйста.
Останавливается у соседнего дома, глушит зачем-то мотор. Мне надо выходить из машины, но я чего-то жду.
— Спасибо тебе. За все.
Поворачиваю голову и тут же чувствую на своих губах сладкий вкус шоколада.
Он едва касается моих губ, а кажется, что обжигает их. Мгновение, всего одно мгновение, и вот он уже откинулся на спинку своего сиденья, смотрит куда-то вперед и молчит.
Божечки мои! В голове шум, а в душе и радость, и разочарование. Как будто подарили только вдох, а выдохнуть сама не могу.
Видимо, это все, и мне надо уходить.
— Д-до свидания…
Он резко вздрагивает и, словно очнувшись от своих мыслей, поворачивается ко мне.