– Вася рассказал тебе обо мне?
– Мы два взрослых мужика. Стали взрослыми. Встретились, поговорили, сели, выпили. Несколько раз. У меня здесь ни знакомых, ни родственников не осталось. А тут старые друзья родителей, я их помню, они меня помнят. Какое-то время я был частым гостем в их доме. Поневоле узнал семейную историю.
– Историю? – вырвалось у меня с печальным смешком. – Выходит, я – это история?
– Юля, ну что ты придираешься к словам?
Я, наконец, посмотрела на него.
– Я не придираюсь. Я просто хочу узнать ответ на один-единственный вопрос. Ты ведь знал, кто я, когда подошёл ко мне в клубе? Ты знал?
Мы смотрели друг другу в глаза, я требовательно, а он задумчиво. И задумчив Павел Михайлович был именно от того, что гадал, соврать ему или сказать правду. Но, видимо, моё решительное выражение лица привело его к мысли, что я ему не поверю, если начнет отнекиваться. Поэтому кивнул.
– Знал. Васька показывал мне фото. Тебя трудно с кем-то спутать. Ты слишком красива, солнышко.
– Вот только не надо так откровенно льстить, – попросила я его.
Павел вздохнул.
– Я никак не смогу тебе угодить, да? Ни одним ответом.
– А мне не нужно угождать. Я сюда пришла не для того, чтобы выслушивать глупые комплименты.
– А для чего?
Я помолчала, нервно облизала губы.
– Чтобы узнать, что тебе известно. О моей дочери.
Павел нахмурился.
– А что мне может быть известно?
– Что угодно.
Он развел руками.
– Я не знаю, что тебе сказать.
– Но ты её видел?
– Конечно. Видел. Обычный, нормальный ребенок. Красивая девочка. Как я уже сказал, похожа на тебя. – Павел улыбнулся. – Вырастит красавицей.
Мне улыбаться не хотелось. Я слушала его, внимала каждому слову, а в горле встал комок. Пришлось сделать большой глоток вина, чтобы от него избавиться. Но я сама не заметила, как руку, что лежала на скатерти, сжала в кулак. Я не заметила, а вот Зотов заметил. Смотрел на мою руку. Потом позвал:
– Юля.
Я снова посмотрела на него. Опомнилась, кулак разжала. Вот только дышать было трудно, и я пыталась заставить себя задать всего один вопрос. Смотрела на Павла, смотрела, а язык будто прилип к нёбу. Но я всё равно спросила:
– Она называет её мамой?
После этого вопроса я показалась себе безумно жалкой. Настолько, что во рту появился привкус горечи. Я поморщилась, поняла, что больше не могу сидеть здесь, смотреть на Павла, продолжать вести с ним беседу. Якобы вежливую. И, поддавшись минутному порыву, взяла свою сумку и поднялась из-за стола.
– Ты куда? – удивился Зотов. А я молча направилась к выходу из зала.
Хотелось домой и плакать.