Я улыбнулся пухленькому розовощёкому чаду, которое не ведало, в какой страшный мир народилось, где на один кубический метр в округе его поджидало около сотни смертоносных вирусов, бактерий, плесени, заточенных на одно – не дать превратиться из незамысловатой гусенички в прекрасную бабочку. Геном в обход микробному давлению создал цепочки, где примитивные участки, насильно навязанные захватчиками: насекомоподобные, рептильные и прочие – подчинились и примкнули к волевым человеческим. Гениально! Именно так бы поступил я в безвыходной ситуации.
Представил себя на месте братьев, которые не успели укрыться от удара: тлеющие и переходящие в протоплазму они каким-то образом отдали свои последние силы тем, в кого верили с самого начала, чтобы вместе, укрытыми и незамеченными, двинуться к спасению.
Сознание гуляло в разных временных и пространственных точках, то погружаясь в прошлое, то в разветвление реальности будущего, то приземлялось на коре, чувствуя тепло маленького тельца в руках. Я пытался прочувствовать кожей своего персонажа родительско-детские связи куцоков, ведь в сущности они являлись нашими детьми, но мы бросили их на произвол судьбы, отдали в лапы врага на растерзание. Даже не пытались их вызволить. Не могу сказать, что нам было всё равно. Печаль от потери наших аватаров, с нашими генами, проделанной работой всегда омрачала существование на орбите, но их уничтожение не лишило бы нас присутствия духа, не изменило бы планов на реванш.
В отличие от нас под страхом смерти родители-куцоки бросились бы на врага без промедления. Они бы зубами, руками рвали неприятеля ради отпрыска, у которого так и так нет будущего на коре, где правят людоеды. Раньше мне казалось это проявлением инволюционных качеств, как шаг назад, в зону инстинктов, которые наша цивилизация преодолела ещё несколько сотен световых лет назад. Но глядя на мать, у которой фонтанировала плазма при взгляде на дочь, я понял, что ошибался. Жизнь в материнском теле поддерживалась только ради детей.
– Вам надо почаще гулять с ней на улице, – сказал я и хотел было передать малышку женщине, но девочка истерично заплакала, не желая покидать источник питания, намного более сильный, чем материнский.
Мать опять смущённо засмеялась, ещё раз удивившись реакции дочери.
– Да, но…
– У вас есть разрешение на покидание жилища по причине «социальной активности: уход за бездомными животными», – вставил я по подсказке досье, скачанного мне в память Аргой.
– Ах, да, эти кошки, – женщина улыбнулась. – Они единственные, кто нас спасает. Детям разрешается выходить только, чтоб кормить и убирать за ними. Мы их спасаем от смерти и голода, они нас.., собственно, от того же. Никто не хочет ими заниматься, когда такое творится на улицах. Людям нет жизни, что уж говорить о несчастных зверушках? Но кто-то же должен убирать, кормить, ласкать…