«Ну вот» – часто мы слышали его от мужчин, от женщин – там, где человеческого языка не хватало, чтоб высказать бездну ужаса.
Пётрова жена Ганна Ефимовна родом из тех Ложков, куда пастушок удирал прятаться. Она принадлежит к тому типу деревенских женщин, у которых годы и невзгоды не разрушают здоровой красоты. Морщины, что легли на её лице, как бы подсвеченном светлыми, густыми волосами, только прибавили ему выразительности. Она намного старше мужа, но с виду кажется даже моложе его. И память на события у неё свежее, и рассказ живее, хоть и Ганну Ефимовну тоже не назовёшь излишне разговорчивой.
«…И пришли мы в этот день, когда немцы Узнажь оцепили, вот в это болото, к самому берегу, в клюкву. Втроём: две девушки и женщина. Из Ложков мы, совсем из другой деревни.
Слышим: уже немцы лопочут на берегу. Пошли они уже по лесу кругом. А в лесу землянки были вот тут, на берегу. Там сидели с детьми. Узнажские. Этот самый (показывает на мужа)… Батька его – девять детей было и всех привёл в землянку. Вот мы слышим: немцы лопочут. Мы тогда – ходу домой… Только мы прибежали туда, домой. С километр мы бежали туда по болоту. И так эти пацаны сыплют уже за нами, бегут. Вот этот Петя, Ганна и там была ещё одна… Говорят…
– Уже немцы оцепили Узнажь и не знаем, что… Будут убивать…
Это было под вечер, часов около пяти. Потом ночь переночевали, слышим рано: крик тут, коровы ревут. Баба одна была, Макариха, – кричит что-то… Ну, что ж такое? Надо ж подползти людям, послушать. Мужчины, старшие, из Ложков, поползли по болоту, по багульнику. Послушали. Говорят:
– Расстреливают!
Крик, плач – всё кипит там. Переждали мы этот день, сутки эти. Всё это успокоилось – надо же сходить поглядеть, что там такое. Подошли мужчины туда, поглядели. Тихо, только летают чёрные грачи стадом, кричат… Никого нет. И коровы ходят ещё. Несколько коров…
Вот. И уже тогда мальчуганы эти побежали поглядеть: уже никого не было, выехали все. Валялись тут ещё… Партизан убитый был, около землянки лежал, говорили.
Потом к этой могиле подошли. Пуня тут была колхозная. Они их запирали… К яме этой вели… К яме вели, раздевали, голых, бедных!.. И кожушки лежат вот. Кто в чём ходил, то валяется. В яму ложили и убивали. И немножечко землёй присыпали.
Вот лично был мой брат, приходил глядеть сюда. Дак говорит:
– Лучиночкой постучишь – сантиметра на два только земли было на них. Прямо ещё шевелилась эта земля…
Это на другой день только ходили они. Никого не было. Коты только вякают. Коров несколько ходило…
А потом через несколько дней… Зажгли эту деревню. Она горела… А его хата – вот этого (