Узнажь доехать нельзя. Однако мы не могли отказаться от этого маршрута. Положились на опыт Саши Пехоты, который уже около двух недель возил нас на облисполкомовском «газике», преодолевая трудности, где сноровкой, а где понятным в партизанском сыне энтузиазмом.
Как только мы свернули с гравийки и начали углубляться в лес, стало ясно, что люди нас предупреждали не случайно. На первом километре лесной дороги стоял скособоченный трактор, перекошенной трубой зовя на помощь. Безнадёжно увяз транспорт с хлебом. Буханки, прикрытые брезентом, стерегла молодая, румяная магазинщица.
– До Узнажи далеко?
– Ой, на том конце света. Не доедете, дядечки. Вернитесь лучше.
А дождь лил и лил, ровный, тихий, спорый, как осенью. Даже, когда ненадолго прояснялось и сквозь кудель облаков проглядывало солнце, с неба всё равно капало.
Миновали, объехав загуменьями, большую, хорошо застроенную деревню со свойским названием Гумны. Дальше снова пошли леса, болота, гати, грязные броды. И, наконец, – поляна, как многоцветная домотканая постилка – зелёная тимофеевка с рыжими пятнами отцветшего щавеля. На поляне – Узнажь. Деревня серая, плоховато застроенная по здешнему лесному краю, где строительный материал под руками. Может, что дождь, но Узнажь показалась нам непохожею на другие восстановленные деревни, где обычно люди стараются строиться с размахом, и этим утверждая свою живучесть. Не было здесь зелёных насаждений, улица выглядела не в меру широкой и пустой.
В третьем от начала дворе слышалось оживление: человек, к которому мы приехали, Пётра Владимирович Саковец, ставил телевизионную антенну. Помогали ему двое парней в куртках-болоньях. Мы попросили Пётру Владимировича уделить нам немного времени.
«…Это было в сорок втором году. Осенью. Уже картошку копали…
Ну, я был в Ложках. Пас там. Пришёл домой. Стали ехать партизаны по селу и кричать: «Немцы едут, утекайте!» Я тогда побежал сюда, в деревню, в Ложки деревню…»
Пётра Саковец рассказывает о побегах, что часто повторялись. Оказывается, беда случилась не тогда, не в тот раз. Мужчины из Узнажи часто удирали вот так, по сигналу партизан или по тревоге, которую подымали сами жители. Удирали в соседнюю деревню, что ещё глубже в лесу. И память рассказчика, тогда ещё пастушка, все те страхи и побеги смешала в одно. «Тот раз» выделился только вражеским обманом. А обман в народе помнят особенно.
«…Они тогда собрали не всех людей, – припоминает рассказчик. – Они сказали, немцы: «Кого где в лесу поймаем – будем расстреливать, а если дома – так нет». Бабы пошли, своих мужиков посзывали всех. Тогда они снова ночью наехали. Их в сарай закрыли и давай расстреливать. Ну, вот…»