Чем больше я читал сварганенную на коленке легенду и знакомился с дневником давно умершего барона, тем больше начинал верить, что у нас всё получится. Вернее у меня получится выдать себя за потомка полусотника. От ордена никого не осталось вроде бы только память. Но память достаточно добрая и крепкая, чтобы выглядеть в глазах чужаков куда как более… м-м… законнее, легитимнее, что ли, чем барон-вожак наёмников или неизвестный купец с горой ценных товаров, которые можно и отобрать.
— Линкийцы наши могут выдать, что я не местный. Не специально, а так, — я покрутил рукой в воздухе во время одного из совещаний, — случайно, кто по пьяни, кто из-за длинного языка, от желания похвалиться или «по страшному секрету и другим ни-ни».
— Забудь и не бери в голову. Уже запустили слух, что ты из первых местных, кто примкнул к нам, когда мы пришли в эти места. И не абы кто, а дворянин, потому и держишься так независимо, получаешь лучшее оружие и так далее, — усмехнулся Василь Старцев.
— И поверили?
— Поверили ещё как. Тут про нас чёрт знает что среди местных ходит. На этом фоне история про внука командира погибшего ордена выглядит как высеченной на каменных скрижалях из священного храма, чьи догмы не подлежат сомнениям, — на сторону правой руки Колокольцева встал Сергеев.
— Мои знают, что я один из вас.
— Ты про эту парочку дровосеков? Они уже в курсе, что это был просто обман, чтобы никто не знал о твоём настоящем прошлом, — сказал Юрий Иванович.
— Ладно, почти убедили, — махнул я рукой.
В поход со мной отобрали сорок два человека. Это включая мою группу, в которую вошёл Лось, зарекомендовавший себя превосходным мечником. За время до ледохода он натаскал многих в посёлке в деле владения клинком, а со мной занимался чаще других. Я его об этом сам попросил. Свой старый тесак сменил на орденский палаш, к которому поселковые умельцы сварганили ножны и удобную перевязь. Палашом его назвал Лось, не сумев точно определить принадлежность оружия к тому или иному виду.
Струг оснастили высокой мачтой с двумя парусами, кем-то обозванных бермудскими, мотором в моторном отделении на корме, представлявшим обычный ящик с крышкой, и восемью вёслами. Руль — рулевое весло с большой лопастью на корме. В центре судна стояла невысокая каюта, на две трети забитая товарами.
Кроме арбалетов, крупнокалиберных мушкетов и штуцеров с револьверами на струге имелись две небольшие пушки, сделанные из двухдюймовой полутораметровой трубы с клиновым затвором для заряжания с казны. Это устройство показал Ганзовец. Попутно рассказал историю про пищаль Три Аспида из какого-то российского музея. По его словам выходило, что за эту пищаль некогда хотел отвалить гору золота знаменитый оружейник и металлург Крупп, так как та дискредитировала его как изобретателя и конструктора. Мол, Крупп бахвалился, что первым в мире создал казнозарядное орудие с клиновым затвором. И вдруг в России увидел пищаль с практически таким же затвором, но вышедшую из руки мастера на сто или более лет раньше.