Теряю связь с реальностью. Ноги больше не слушаются. Меня передают кому-то в руки. Хочу крикнуть: «Только не в камеру!» а вместо этого изо рта вырывается какое-то жуткое мычание.
— Вы не представляете, Эдуард Валерьевич, на что только не пойдут преступники, чтобы отбелить себя, — последнее, что слышу перед тем, как следователь захлопнул дверь.
— Я тебе не носильщик, давай сама, вперед, — незнакомый грубый голос.
Отрицательно мотаю головой. Не могу я. Нет сил. Не чувствую ног. Меня все же тащат. Слышу мат. И кажется, возвращаюсь туда в прошлое, в грязь.
Перед глазами снова камера. Страх на время придает сил.
— Пожалуйста, я не хочу туда! Не надо! Прошу вас! — смотрю на него, задыхаясь от рыданий.
— А я не хочу возиться с полоумными девками, а кто меня спрашивает? — открывает железную дверь и грубо вталкивает внутрь.
Лежу на грязном холодном полу. И не могу подняться. Вижу расплывчато чьи-то ноги, но не реагирую. Меня снова тащат в тот самый угол. Бьют по щекам.
— Эй, давай глазены свой разуй! — в нос ударяет смрад. Она дышит на меня, пустой желудок скручивает до спазмов. Хочется вывернуть себя наизнанку, так тошнит.
— Еще нагадь мне тут! — трясет меня за плечи. — Только попробуй!
Она еще некоторое время стоит около меня. Потом выдает трехэтажную конструкцию жутких слов. Сплевывает. Возвращается к своим сокамерницам.
Я хотя бы осталась сидеть в углу. Ноги гудят. Но это передышка. Маленькая, но такая долгожданная. Вода капает мне на волосы. Поднимаю голову, подставляю язык и ловлю грязную, ржавую воду, и каждая капля слаще меда.
— Она до утра не откинется? — слышу их шепот.
— Кто ж знал, что бабенка хилая такая. Не должна. Счас покемарит, да очухается…
— Смотри, прилетит нам, если она раньше времени того, — раздается крякающий звук.
А я уношусь мыслями в прошлое. Это не сон, какое-то забытье. Кадры моей жизни проносятся перед глазами, проживаю все снова, словно и правда впереди меня ждет конец…
Моя мать была в молодости очень красивой женщиной. И ужасно невезучей. Возможно, все ее неприятности от скверного характера, а может быть, ей просто судьба к ней была не благосклонна.
Мы жили в маленькой комнатушке на окраине города. Скрипящие половицы, потрескавшийся лак, мебель доисторических времен. Тут никогда ничего не менялось, кроме мужчин. Мама была одержима поисками идеального спутника жизни.
По рассказам, она влюбилась в моего отца, но он выставил ее за двери, как узнал о беременности. С тех пор я превратилась в вечное напоминание, о ее несостоявшемся счастье.
Она хотела найти себе мужчину лучше, успешнее, красивее. Доказать, что все у нее в жизни еще наладится. И с годами одержимость ее только росла. А я все больше раздражала. Я была некрасивой, блеклой, худой и нескладной. Мама часто сокрушалась, при таких красивых родителях, как у нее могло родиться такое нечто.