Слушали меня так себе. Вероятно, я метал бисер перед свиньями. Все эти функционеры, деляги, проныры добыли себе мандат лизоблюдством, интригами или при помощи взятки. Революционные законы они приняли, потому что такие уж ветры задули в высших сферах. Но я верю в «эффект Пигмалиона». Чем больше уважения выказываешь индивидууму, тем охотнее он демонстрирует, что уважения достоин. Пусть эти мордатые дяди и тети ощутят себя историческими деятелями.
Мою речь проводили аплодисментами, не перешедшими в овацию. Из зала я вышел, недовольный собой. Все-таки исполнил Солженицына, думал я. Обещал учиться, а сам поучал. С другой стороны, чему можно учиться у депутатов Думы? Земноводности — принимать температуру окружающей среды? Флюгерности — поворачиваться в ту сторону, куда дует ветер?
Покрасовался перед камерами, гигант мысли и отец русской демократии? — корил себя я.
В этом самоедском настроении меня и застала правозащитница Вита Солнцева. Подловила у дверей, когда я собирался тихо ретироваться через служебный выход.
— Здравствуйте, Борис, — сказала Вита. — Вы должны уделить мне время.
Мы не виделись десять лет, а она нисколько не изменилась. Всё такая же ясноглазая, суроволобая, решительная.
Наши разговоры с ней всегда начинались одинаково.
Вита звонила или подходила где-нибудь и с места в карьер, без «здрасьте, как дела», заявляла: «Борис, вы должны...». Стать поручителем за очередного узника совести; подписать письмо протеста; выступить на митинге.
И я выступал, поручительствовал. Потому что отказать Вите Солнцевой нельзя. Она — живая совесть нации (так называлась книга про Виту, переведенная на бог знает сколько языков).
Когда я уехал из страны победившего гэбэ, Вита, конечно, осталась сражаться со Злом. И теперь отказать ей в чем бы то ни было для меня стало тем более невозможно.
— Конечно, Вита, конечно, — сразу ответил я. — Давайте поговорим. Очень рад вас видеть. И поздравляю с назначением.
Вита теперь была омбудсвумен по правам человека — очень важная должность в стране, где защита прав человека объявлена главной миссией государства.
— Нет, — сказала Вита. — Разговор будет непростой, а значит небыстрый. Лучше провести его у меня в кабинете. Я специально пришла сюда, чтобы вас не упустить. Идемте. Это десять минут пешком.
Никаких сомнений по поводу того, пойду ли я с ней, Вита не выказала. Я и пошел, куда деваться. С живой совестью препираться не станешь.
— Может быть, по дороге поговорим? — спросил я.