— Надеюсь, нет, — отзывается та, стреляя в него презрительным взором. Вся дрожит, но держит лицо. Если бы не ситуация, в которую она угодила исключительно по моей вине, сказал бы, что горжусь ей.
— Это зависит от твоего друга, — Давид по-мальчишески грозит мне пальцем. — Береги её. А то мало ли что…
Еле сдерживаюсь, чтобы не запустить стиснутый в руке стакан в закрывающуюся за ним дверь. Соблазн велик, но вместо этого в пару шагов оказываюсь возле Тамары, опускаясь перед ней на корточки. Только теперь понимаю, что меня слегка потряхивает.
— Ты как? Цела? Он что-то сделал? Угрожал?
Она поворачивает голову, и мы делаем то, чего я так боялся — встречаемся взглядом. Страшусь увидеть в них застывшие слёзы, разочарование или, что ещё хуже, брезгливость, но вместо этого… не вижу ничего. Вообще ничего.
— Только что. Не слышал? Или у вас это привычные любезности?
Хватает сил дерзить. Хорошо. Хороший знак. Наверное.
— До того, как вы пришли сюда, он хоть что-то сделал тебе? Хоть пальцем тебя коснулся?
— Сделал, — она протягивает мне зелёное яблоко со следами впившихся ногтей, которое держала всё это время. — Угостил.
Угостил. Яблоком он её угостил. Блять. Отбираю его и швыряю не глядя.
— Прости. Я не хотел, чтобы так получилось, — беру её ладонь в руки, но от меня мягко отстраняются, разрывая контакт.
— Я тоже.
— Тамара… Я всё…
— Отвези меня домой. Пожалуйста.
Даже не даёт объясниться. Это её безапелляционное «пожалуйста» ясно означающее, что меня не хотят и не собираются слушать хуже, чем крики и истерика.
Пощёчина предпочтительнее. Пощёчина — проявление эмоций. Есть эмоции — есть шанс. Здесь же мне вынесли приговор, не подлежащий обжалованию.
Не хочу её отпускать вот так, но и насильно удержать не могу. За неимением выбора делаю то, что она просит. Выходим на свежий воздух и загружаемся в тачку. За всю дорогу не пророняется ни звука. Я собираюсь с мыслями, Тома сидит, уставившись в окно, и бездумно теребит массивные браслеты на запястье. О чём думает боюсь представить.
Заехав под арку глушу двигатель и поворачиваюсь к ней, чтобы бы хоть как-то обелиться напоследок, пусть это ничего не изменит и вины за то, что ей пришлось пережить не загладит, но она лишь отрицательно качает головой.
— Не надо, — просят меня.
— Мне важно, чтобы ты поняла…
— Прошу же, не надо. Не сейчас.
— А когда?
— Позже. Мне нужно подумать.
Прикрываю глаза, пробуя на вкус это «подумать». Послевкусие дрянь, конечно.
— Сколько потребуется времени?
— Не знаю. День. Два. Может неделя. Я тебе позвоню.
— Тома, давай всё же поговорим…