Язва на полставки (Муравская) - страница 62

— Что нельзя? — каверзно уточняет Демьян.

— Быть таким циником, — медленно, едва ли не по слогам отвечаю я, не в силах оторвать взгляда от наших рук. Бабочки, гусеницы, тараканы, клещи, клопы, глисты… не знаю, что там у меня внутри обитает, возможно всё вместе, но у них там творится полная вакханалия. Такая она, влюблённость?

Да?

Нет?

Потому что, кажется, я…

Если этот момент зарисовать, то на картинке вокруг меня витали бы белые диалоговые звёздочки, на которых жирными буквами мельтешили бы: «бах», «бум-с», «хряк», «тыдыщ» — короткое, но вполне лаконичное определение тому, что происходит в моей башке. В реальности же застываю, не шевелясь и почти не моргая. Внутри: а-а-а! А снаружи сижу с каменной мордой.

— Ещё вопросы? — мягкий голос заставляет вынырнуть из оцепенения.

— Н-нет.

— Нет вопросов? — у меня получается удивить человека, который едва ли умеет удивляться.

Есть, конечно. Их вагон и маленькая тележка, но…

— Нет. Я хочу узнать тебя, но не так. Не этим глупым анкетированием. Мне недостаточно, чтобы ты был готов говорить со мной только сегодня. Я хочу говорить каждый день. Не бояться спрашивать и быть уверенной, что меня не отправят в пеший поход в компании вместе с «отвали, не твоё дело».

— Какая красочная метафора. В тебе пропадает поэт.

Смеётся. Ему смешно. Зашибись. Я вот тоже хочу посмеяться, но мне не смешно. Важные вещи так-то решаются. Судьбоносные.

— Да я вообще талант, — обиженно выпрямляюсь, пытаясь высвободить кисть, но её держат крепко. — Крестиком вышиваю, спицами вяжу.

— Рисуешь.

— И этим балуюсь.

— Для баловства выходит круто. Я видел.

— Когда остальные по клубам шарились, я сидела дома под замком. Надо же было себя чем-то занять. Вот и научилась по видео-урокам.

— Жалеешь?

— Нет, — решительно мотаю головой. — Совсем нет. Пока одноклассницы ходилипод гордым знаменем шлёндр, я на районе была «неприкасаемой девочкой». Спасибо репутации папы и боевому запалу Дани. Меня опасались и уважали. Настолько, что я впервые поцеловалась только в семнадцать.

— Я бы и сейчас отстреливал всех, кто подойдёт к тебе ближе, чем на десять метров. Так что ты бы всё же поберегла своего поклонничка, отвадь парня. Целее будет.

У меня от таких его слов реакция, как от оголённых проводов. Прошибает насквозь каждый раз.

— Мы просто общаемся. Или я не могу иметь друзей?

— Можешь. Но не тех, кто хочет залезть тебе под юбку.

— Вроде тебя?

— Я тебе не друг. У нас с тобой всё называется по-другому.

— Как?

— Ты скажи. Но бояться меня не надо. Не укушу.

«У нас с тобой всё называется по-другому». Бззз… это, если что, пчёлки в моей голове ча-ча-ча отплясывают. Дыхание учащается от поступающего волнения. Но волнение это приятное. Мягкое, обволакивающее.