Нашариваю связку в кармане.
— Ты тут живёшь? — удивляется Тамара.
— Угу, — иначе как бы договорился с управдомом и достал ключи от крыши?
Открываю дверь и пропускаю её вперёд. — Проходи.
Узкий предбанник завален хламом соседей. Велосипед, детская коляска, детский велосипед, самокат, детская ванна, забитый коробками выставленный наружу стеллаж. Хорошо раскладушку не додумались приволочь. Устроили кладовку, не пройдёшь. Я ладно, уже привык и огибаю препятствия чисто на рефлексах, а вот Тома устраивает ожидаемый погром.
— Прости, — морщится она, пытаясь поставить на место завалившиеся лыжи. Вот как? Как она до них добралась, если они в самом углу спрятаны? Поразительный талант.
— Забей, — сваливаю инвентарь на соседский коврик с доброжелательной надписью «Welcome». Велком так велком. — Пускай сами разбираются. Задолбали свалку устраивать.
— Это ж как бы нельзя делать. Из соображений пожарной безопасности, — замечает она, потирая ушибленное колено. Горе луковое.
— Скажи это дятлам из шестьдесят второй. Можно разосраться, конечно, и заставить их всё убрать, но я не так часто дома бываю, чтоб меня это сильно напрягало, — открываю дверь в квартиру и привычно торможу ногой пытающегося выбежать кота. Не кот, а чудовище. Серый в полоску, будто грязный, с приплюснутой мордой и порванным ухом. — Куда собрался, а ну марш обратно! — рыкаю на него. — Чего стоишь, проходи, — это уже зову подвиснувшую Тамару.
— У тебя есть кот.
Она спрашивает или уточняет?
— Есть. Заходи, а то он улицу чует.
— Кот, — всё офигевает она, переступая порог.
Прям сенсация. Будто крокодил.
— Это не кот, а вредитель. Только жрёт и обои дерёт.
— Откуда он у тебя?
— Подобрал. Когда его другие коты уже почти задрали, — не, ну ты глянь.
Таращится на меня как на пришествие Моисея. — Что?
— Да нет, ничего, — она присаживается на скамью для обуви, и страшная пушистая морда с готовностью запрыгивает ей на колени. — Как его зовут?
— Кот.
— Ты не дал ему кличку?
— Не а. Не успел.
— Давно он у тебя?
— С прошлой осени.
Тома заливисто смеётся, обнажая зубки. Они у неё с той ещё хваткой, спуску никому не дают. В довесок к острому язычку и особой тяге к язвительности смесь получается гремучая. Но именно она и притягивает. Меня так точно. До сих не возьму в толк, когда успел попасться на крючок.
— То есть он у тебя почти год, но времени не нашлось? Бывает, — всё смеётся она.
Присаживаюсь на корточки и расшнуровываю ей кроссовки. Сама она не торопится, наглаживает полосатое чудище. Кошак так и ластится к ней. Можно подумать впервые человека увидел. Хотя… почти так и есть.