— Ладно, — смягчается она. — Сначала на кухню.
Я делаю, как велит моя старая няня, потому что Сара авторитет в этом доме. Забудьте, что мой папа заколачивает деньги в финансовом мире, ее это не волнует. Если ты не помыл руки перед едой, никакие миллионы не спасут тебя от гнева Сары.
Перед дверью в комнату мамы я замираю. Слишком долго я избегал с ней близкого контакта. Толкнув двери, все же нерешительно вхожу внутрь. В нос ударяет тяжелый запах медикаментов. Мама сидит на кровати, а женщина-сиделка расчесывает ей волосы. Они обе поворачиваются на звук моих шагов, и мамино лицо приобретает знакомое выражение: смесь счастья и обожания. Ее золотисто-карие глаза сверкают, когда она рассматривает меня с ног до головы.
— Мой Ангел, — шепчет она. — Ты вернулся.
Мое сердце сжимается в болезненный комок. Моя мама.
— Мама, — осторожно произношу я.
Ее выражение лица меняется, она, словно пытается понять слово, которое я только что произнес.
— Миссис Клэй, — наклонившись, говорит сиделка елейным тоном. Как с ребенком. — Это ваш сын.
Мама разглядывает меня и улыбается. Мне становится жутко. Я ведь понимаю, что она меня не узнает, и эта улыбка не настоящая. Это улыбка больного человека. Но я должен быть сильнее своих страхов.
— Мама, — снова говорю, присаживаясь рядом на стул. — Как ты себя чувствуешь?
— Мне хорошо, — отвечает она. — Все хорошо.
Сиделка, видимо удовлетворенная ее поведением, говорит, что подождет за дверью и быстро выходит. Когда мы с мамой остаемся наедине, мне становится жутко, но я быстро подавляю в себе это ненужное чувство.
— Как ты, мой Ангел? — интересуется мама, склонив голову набок.
Она сильно похудела. Хотя, мне это может лишь казаться. Круги под глазами это не самое заметное, что в ней изменилось. Я думаю, что болезнь вообще меняет людей.
— У меня все хорошо, мама.
— Тебя так долго не было, — с болью в голосе произносит она.
— Я жуткий эгоист. — Я не смотрю на нее, потому что мне стыдно.
— Ты хороший, — более бодрым тоном говорит она.
Не могу понять, помнит ли она меня или просто отталкивается от того, что ей сказала сиделка. Скорее всего, второе.
Мы обмениваемся еще несколькими фразами, прежде чем я замечаю изменения в ее поведении. Она начинает озираться и часто моргать темными ресницами.
— Мама, все хорошо? — осторожно спрашиваю я.
Она смотрит на меня отсутствующим взглядом. Я понимаю, что это один из ее приступов, мне нужно позвать кого-нибудь прежде, чем я стану этому свидетель.
К счастью, сиделка оказывается в комнате раньше, чем я смог среагировать.
— Ну-ну, — успокаивающе приговаривает она. — Не волнуйтесь, все хорошо.