Минуту они так и смотрели друг на друга, с опаской и с любопытством, и наконец, немного поколебавшись, мужчина двинулся навстречу, вероятно, посчитав знакомство, наименьшим злом, по сравнению с другим решением, а именно, позорным отступлением и бегством в кусты.
Лиза же была и напугана и возбуждена, прежде всего, потому, что за всю жизнь и пару раз не оставалась с мужчиной наедине, а ежели и оставалась, то они были ей хорошо знакомы, а точнее, приходились ей родственниками.
И пока он приближался к ней, она не отводила от него свой взор. Стыд и смущение почти сковали ее, но женский интерес, к объекту противоположного пола, перевесил все те чувства, которые могли бы стать помехой для их знакомства. Более того, она была рада той минуте, до первых слов, сказанных друг другу, ибо она давала ей возможность рассмотреть и оценить объект интереса, перед тем как завеса тайны кто он и откуда спадет.
А между тем мужчина был высок и худощав, костюм его был измят, а вещи сидели слишком свободно, будто с чужого плеча. И все же не было сомнений в благородстве его происхождения. И не только потому, что его сюртук был дорого скроен, а благородство тканей, указывало, на достаток хозяина, особенно, если учесть небрежность в одежде и даже неряшливость, достаток тот мог быть в далеком прошлом, а потому что в каждом его движении, в каждом повороте голове и широком твердом шаге, было мужество и изящество, которое присуще лишь людям определенного сорта.
Его нельзя было назвать привлекательным, скорее наоборот, узкое удлиненное лицо, чуть крупноватый нос, глубокие заломы вокруг тонких плотно сжатых губ, выражение лица холодно и почти отстраненно. Было в нем нечто притягательное и вместе с тем отталкивающее. Но самым примечательным в нем были глаза. Светло-голубые, глубокие и такие пронзительные, что глядя в них становилось не по себе. Они действовали на нее магнетически, как если бы индийский факир играл на трубочке, а она завороженная однообразной, но содержащей в себе секретное чередование звуков мелодии, потеряла в мгновенье и волю и желание быть свободной.
Хотя, может это лишь игра ее неискушенного воображения. Уж слишком много времени в жизни она проводила в чтении и раздумьях, имея о мужчинах лишь представление поверхностное и расплывчатое. Погрузившись на минуту в свои мысли, она вдруг осознала, что до сих пор сжимает в руке трость, и, испугавшись, что он увидит сей постыдный аксессуар, будто ошпаренная скинула ее на землю, как если бы это была та самая змея, для которой играл факир. И тут же, ловким движением руки, укрыла ее длинным треном нежно-голубого платья.