Пан Юрий подумал о себе и согласно закивал. Но старик, вновь пугая гостей, вдруг по-детски громко и безудержно заплакал. Экономка молча протянула ему платок. Ксендз Решка вытер слезы, высморкался и сказал:
- Всю жизнь, Стасик мой милый и милый пан Юрий, истратил я на чтение книг и молитвы, и сам писал книги, спорил с арианами, слушал исповеди и убеждал не грешить. И сам не грешил, знает бог, ни в чем не грешил, и пани Юстина может подтвердить - так хотелось мне чистой жизни, легкой смерти и вечного общения с душами возвышенного чувствования... Один грех обратил в кучку пепла все заслуги и труды многих лет. Нет, не так надо жить, так не надо... Эх, пани Юстина, - опять слезясь, обратился он к экономке, - как весело могли бы мы с тобою грешить, да все утеряли... Сейчас я стар, толст, безобразен - рассохшаяся бочка с гадюкой на дне, и пани Юстина тоже переводила в пустые молитвы сердечный жар... ночи, целые ночи слышался наш раздельный шепот - и что? - горстка золы...
К растущему недоумению Юрия, монашка слушала нескромное слово с сочувствием; даже движением бровей не выразила она хоть малое несогласие. Невозможная мысль зародилась у него в голове: не шутит ли зло старый иезуит или бернардинец, испытывая стойкость их веры? Не ждет ли он согласия и одобрения, чтобы вскричать: "Грешники! Такова ваша вера, легкий ветер задувает ее, и мечта ваша о преступлениях!" Он приметил, что и Стась не знает, что думать о родном дяде, который с твердостью сладострастца не отступал от темы греха ни в какую иную сторону.
- А ты, Стасик мой славный, грешишь? Э-э, молчишь, заиканья стыдишься. Надо тебе камней в рот набирать, как древние ораторы делали, и ходить на Щару для декламации виршей под бег воды. А то к панне придешь в гости - что ей за сладость клекот слушать всю ночь, словно аист рядом улегся... Но молодец, молодец, саблю носишь, хоть этому научился, руби, не подсчитывай, что одного, что сотню - все равно грех... Грешите, панове, пока молоды, одно нельзя забывать: все - грешные, всех грешить тянет, а потому не злитесь, не осуждайте... Это счастье твое, Стасик мой милый, что заикой родился, не взяли на теологию, а то стал бы ксендз или унылый монах - книги и молитва, молитва и книги во все земные дни. А есть ли у тебя паненка? уставился ксендз Павел на подавленного племянника. - А если нет - Слоним город большой, найдет и тебе шутливый Амур особу веселого характера...
Юрий и Стась соболезнующе молчали - ясно было, что сидит с ними за столом спятивший старик и мысль его мечется по кривым закоулкам разрушенного ума в напрасных усилиях восстановить прежний порядок.