Мне в соперники достаётся высокий и плечистый парень, на губах у которого уже играет победная улыбка. Блин, когда я в последний раз играла в бадминтон? В двенадцать лет?
От тревожных мыслей меня отвлекает Рома, который передаёт мне ракетку, чуть дольше, чем необходимо задерживая свои пальцы на моих:
– Я в тебя верю, мышка, – шепчет возле уха.
Наверное, это отголоски показного поцелуя, но мне не нравятся все эти касания и сближения на публике, потому я немного резко отстраняюсь от него и освобождаю свои руки. Затем я направляюсь на место игрока, мгновенно сожалея о своём порыве, потому что Рома на него озадаченно хмурится. А мне не хотелось бы отвечать на его возможные вопросы о моём поведении. Потому что стыдно за свои желания тогда, когда они не взаимны.
Отбрасываю все лишние мысли и сосредотачиваюсь на игре.
Я честно-честно очень стараюсь, но всё равно проигрываю со счётом девять-десять.
Напряжённая была игра, мне нравилось чувствовать поддержку ребят, слышать их восторженные крики в честь каждого пропущенного соперником воланчика и просьбы не отчаиваться, когда воланчик пропускала я сама. Я даже немного устала от напряжения, и потому у меня и мысли не возникло противиться, когда Рома пригласил меня присесть в его объятья.
Зар выбирает сам себя для игры на дополнительном раунде, на что ребята возмущаются, а Рома безразлично дергает плечами, прижимая мою спину к своей груди.
– Та не очкуйте вы! – ржёт Зар, подхватывая ракетку и принимает позу готовящегося к бою теннисиста, покачиваясь из стороны в сторону.
Грудь Ромы дрожит от смеха, я тоже улыбаюсь, пытаясь не зацикливаться на волнении, вызванном его близостью. Похоже, оно будет моим лучшим другом всегда, когда он настолько близко.
Ребята больше не сидят на месте, обступают с разных сторон игроков, так что мы с Ромой остаёмся в относительном одиночестве, и я даже, наверное, не удивляюсь, когда он тихо и немного резко спрашивает:
– Тебя напрягают мои прикосновения, когда мы не одни, Ксю?
Я молчу, потому что сама ещё недавно была готова принимать от него всё, что он может дать, а тут начала выделываться. Вот и как ему объяснять собственную глупость? Особенно когда меньше всего хочется, чтобы он считал меня глупой.
– Мышка? – подгоняет он меня с ответом.
Я поднимаю лицо к нему и выдыхаю:
– Ты поцеловал меня для того, чтобы Витя перестал оказывать мне внимание?
– И это тоже, – лукаво сужает он глаза, повторяя мой ранний ответ на его вопрос о песне.
Я тоже решаю повторять:
– То есть, ты реально хотел меня поцеловать?
– Я и сейчас хочу, – криво улыбается он, а у меня сердце к горлу истерично подскакивает. – Хотел и тогда, когда мы были наедине, но опасался торопится. А тут ты, оказывается, предпочитаешь самому Никольскому меня, и этот Витя… Идеальное стечение обстоятельств, на мой субъективный взгляд.