Физически, в плане здоровья, он давно восстановился. Все органы в норме, как говорят врачи. Все, кроме ног, которых он не чувствует. Я могла быть на его месте, если бы Денис не увел машину от удара с моей стороны. В минуты отчаяния мне кажется, что это все несправедливо. Несправедливо, что на мне всего лишь несколько ушибов, которые давно зажили и не оставили и следа, а Денис…
Я продолжаю жить полноценно, просыпаться по утрам, бегать в парке с собакой, ходить на работу, а брат в инвалидном кресле, в клинике. В самой лучшей клинике, с хорошим персоналом, сбалансированным питанием, но будто в тюрьме. В клетке собственной неполноценности.
Невыносимо горько, обидно, страшно – и это только мои ощущения. Даже не представляю, что творится с Денисом. Как бы мы ни ставили себя на место другого человека, мы никогда его не поймем, не побывав в его шкуре.
— Бадди по тебе скучает, — с грустной улыбкой сообщаю я. — Приносит мяч, кидает у ног, а играть не хочет. Ложится на него мордой и ждет тебя.
Бадди наш пес. Белый лабрадор. Денис его принес маленьким щенком. Забрал из приюта, с разорванным ухом. Но даже это теперь не трогает моего брата. Он продолжает смотреть в окно, куда-то в хмурое зимнее утро.
— Может, все же поедем домой? Василий Александрович говорит, что можно приезжать три раза в неделю на реабилитацию.
— Нет, — категорично отрезает брат. Без объяснений. Слов не нужно, я и так все понимаю. Он не хочет быть обузой, не хочет, чтобы я ухаживала за ним и помогала. Да и, в общем, в нашей стране ничего не приспособлено для инвалидов. Особенно если живёшь на четверном этаже. Денису двадцать, но, несмотря на это, характер у него упертый. Папин. Брат принципиально не хочет принимать у меня помощь, считая ее жалостью и унижением его достоинства. А в клинике специальный обученный персонал.
Мне так тоскливо и одиноко в квартире одной. Но моя тоска несоизмерима с внутренними траблами Дениса.
— Я книги принесла. Надеюсь, ничего не забыла. Слушай, они такие тяжёлые, еле донесла, — стараюсь казаться весёлой, тоски и боли нам и так хватает. Вынимаю из пакета книги, складывая на тумбу.
— Зачем ты их таскаешь? Я мог бы найти все в интернете! — злится, но, наконец, обращает на меня внимание, смиряя тяжёлым взглядом. Он так повзрослел за последние месяцы. Вот именно сейчас. Не тогда, когда погибли родители, не в день совершеннолетия, а именно сейчас. До этого все равно был мальчишкой. А сейчас взгляд тяжёлый, пронизывающий, лет на двадцать старше его.
— Ты любишь читать на бумаге.
— Приоритеты меняются. Не таскай больше их! И свои пирожки тоже. Здесь хорошо кормят.