Малину чуть не испортила девочка лет двенадцати, которая подбежала к нам с блокнотом и ручкой. Но это была первая мысль, которую я сразу отогнал. Ведь именно для зрителей мы работаем. Чего-то я совсем нос задрал. Улыбаюсь чернявой девчушке с губами необычной формы, которая вдруг заробела, но улыбнулась в ответ. Беру в руки блокнот и обращаюсь к совсем смутившемуся ребёнку.
— Ты же не знаешь, кто мы. Или просто коллекционируешь автографы?
— Вы такие красивые, что не можете быть простыми гостями, — произнесла девочка непосредственно, — Но я правда вас не знаю. Напишите, пожалуйста, как называется ваш фильм, я обязательно его посмотрю.
— Для кого писать автограф?
— Меня зовут Изабель Аджани, — опять эта необычная улыбка.
Мда. Забавный эпизод. Но подумаем об этом позже. Сделав несколько шагов, мы были буквально атакованы одной симпатичной девушкой лет эдак двадцати пяти с компактным диктофоном в руках. За ней следовал фотограф, активно щёлкая своим аппаратом.
— Месье, я Флорин Рене из «Le Parisien». Простите, но я не узнала вас. Можете представиться и рассказать, какую страну вы представляете? И немного о вашем фильме, пожалуйста. Я уже слышала, что вы говорите по-французски, — приятным голосом произнесла журналистка.
— Мы из самой прогрессивной страны в мире, которая первой отправила человека в космос, — наблюдаю, как голубые глаза мамзели становятся размером с блюдце, — И у нас снимают хорошее кино. Думаю, публика оценит новый советский фильм. А ещё, я очень надеюсь, что это сделает жюри.
Здесь уже раздались смешки других журналистов. Нашу троицу постепенно начали окружать и остальные акулы пера.
— Невероятно! Советские товарищи, а я сначала подумала, что вы какие-нибудь американцы. А ещё знаете французский язык, — растерянно промолвила девица, но быстро пришла в себя, — Но ведь у вас не принята подобная роскошь! И почему вы считаете, что фильм должен понравиться жюри и публике, ведь о вас никто ничего не знает.
— Отвечаю по порядку. Мы — советские люди новой формации, и идём в ногу со временем. Что касается неизвестности — так вы и ваши коллеги сегодня о нас напишут, устранив недоработку организаторов фестиваля, — отвечаю под смех журналистов.
— Ваш фильм, наверно о войне или революции? — влез какой-то солидного вида господин, не изъявивший желания представиться, — Советские любят снимать подобное кино. Только они не понимают, что мода изменчива, и этим публику уже не удивить.
— Опять мимо! Наш фильм про самое прекрасное чувство на свете — он о любви. Что касается войны, то наших людей не волнует, модно это в Европе или нет, — задел меня этот буржуй подобной трактовкой святой для любого советского человека темы, — Мы будем снимать фильмы про подвиг своего народа сегодня, завтра и через сто лет. Потому что это наша память. А народ без памяти — это народ без истории. Мы свою историю чтим. Не знаю, как с этим обстоит у вас.