За восемь лет Марчелло видел много дождей и много раз слышал гром. Ливни стучались в окна и стены квартиры Симоны ничуть не реже, чем во все остальные, и так же как и везде обливали деревья, траву и землю, творили лужи и грязь. Попугай был равнодушен к ним. Вода проливалась и высыхала, а он всегда оставался лишь наблюдателем, неспособным ощутить дождь физически и поэтому был безразличным к его проявлениям. Для запертого в четырёх стенах какаду все явления по ту сторону дома были только картинкой. Он не мог вдохнуть ветер, что колыхал листву деревьев во дворе, не мог почувствовать хрупкость весенних цветов, не мог прикоснуться к снегу или познать, каким бывает дождь.
Попугай давно забыл, что чувствовал, когда видел всё это впервые. Рождённый в неволе он был пленником запертых окон и дверей и врядли мог что-то испытывать к тому, чего не мог узнать по-настоящему. По сути, за свои восемь лет, Марчелло не пережил ни одного из времён года. Все его зимы были похожи на вёсны, всякая осень походила на лето, а лето на зиму. В его комнате, в клетке, обращённой к занавесям закрытого окна, погода всегда была одинаковой. Менялась лишь картинка за её стенами, на улице, в том мире, о котором какаду ничего не знал.
А теперь… После долгих лет заточения в тени и незнании, следом за неожиданным освобождением и днями ошеломляющих открытий, пришёл он- сотни раз увиденный, но не пережитый ни единожды дождь. С громом и молниями он подошёл к открытому для него окну и, наконец, показал себя настоящего. Он был мокрым, шумным и свежим, совсем не таким, каким рисовала его унылая картина за стенами маленькой квартирки. Струи его стучали не сбивчиво и не тревожно, как бывало раньше в стекла двух запертых рам, а пели перезвоном по жестяным крышам, по тротуарам и скамьям, по листьям и травам, машинам и витринам большого города. Ветер, рождённый его движением, пах вымокшей почвой, остуженным асфальтом, пыльцой, сбитой с цветов, и еле уловимой тонкой сладостью, прозрачной, как сама дождевая вода.
Гром взбудоражил Марчелло. Услышав его раскаты так близко, какаду бросился на дно клетки и, прячась, прижался к поддону. Несколько минут он не мог осмелиться поднять глаза и сидел неподвижно, пока небесный грохот не прекратился.
Дождь тогда уже вошёл в полную силу. Что есть мочи он бил по каменному подоконнику, рассыпая капли по сторонам, и брызгал ими в Марчелло, будто подзадоривая его или дразня. Перья попугая намокли и потяжелели, и ветер от этого стал казаться ему пронизывающе холодным. Какаду понял, что ему всё же придётся обернуться к источнику шума, хотя бы для того, чтобы узнать в каком из углов своей клетки искать от него укрытия.