Все девушки очень понравились сладострастному императору. Он бросил на Кумбара благосклонный взгляд и негромко хлопнул в ладоши, возвещая начало экзамена.
- Физа, Хализа, Баксуд-Малана! - провозгласил сайгад трубным голосом.
Красавицы сделали шаг вперед и так низко склонились перед повелителем, что он со своего возвышения без труда рассмотрел их пышные зады, прикрытые полупрозрачным шелком. Зады ему понравились не меньше свежих личиков и высоких грудей; с томлением под желудком обозревая сии округлости, Хафиз промедлил, и когда опомнился наконец и повелел им разогнуться, оказалось, что вся троица покраснела словно арбузная мякоть.
Ехидные тройняшки не удержались от хихиканья, за что тут же получили предупреждение от Кумбара в виде щипков за те места, кои так оценил владыка у их подруг.
Ничего не заметивший повелитель, тяжело дыша то ли от болезни, то ли от возбуждения, ласково кивнул Физе, Хализе и Баксуд-Малане, призывая их продолжить представление. Долго услаждали взор и слух Светлейшего новоиспеченные невесты. Разомлев от удовольствия, он прихлопывал в ладоши, притоптывал, и даже удостоил присутствующих пением, вторя чудесному голоску Баксуд-Маланы. С умилением придворные прослушали от начала и до конца заунывную Агранскую балладу в исполнении владыки и его невесты; никого не смутил слабый и отрывистый как у старого павлина голос Хафиза - потом все уверяли, что пел он прекрасно, и жаль только, что плохо воспитанная Баксуд-Малана заглушала его, но, конечно, безо всякого дурного умысла: она лишь хотела очаровать Великого и Несравненного.
К полудню первая тройка закончила испытание, и с успехом. Полумертвая от счастья Баксуд-Малана едва сумела выйти из зала самостоятельно; товарки её казались удовлетворенными, но и только. Сестрички же - Ийна, Мина и Залаха - уверяли Кумбара, что у них все получится гораздо лучше. В доказательство они кинулись ему на шею, чуть не своротив огромную вазу у подножья лестницы, и горячо расцеловали, так что в результате довольными остались все.
Все, кроме Бандурина. Поскольку ему поцелуи красавиц были ни к чему, и могли разве что испортить ему настроение, он презрительно зашипел на них, отгоняя подальше. Думы о юном скрипаче не оставляли несчастного скопца и на миг. Спускаясь впереди процессии в покои для невест и с гадливостью косясь на возбужденных главным экзаменом девушек, он представлял себе изящные руки Диниса и его гибкий стан, глубокие синие глаза и копну белокурых волос, тонкую мальчишескую шею и нежное, безусое пока лицо... Душа евнуха, неожиданно для него самого отверзшая неглубокое нутро свое, жаждала любовных утех; жалкие и однообразные мысли его, прежде покойно дремавшие в дивной пустоте под затылком, вдруг пробудились, забеспокоились, с непривычки ворочаясь медленно и не в ту сторону. Скопец уныло почесал толстыми пальцами потный висок, но так и не додумался до чего-либо дельного.