- Не гневайся, любезный... Я очень устал... И... Уйди, прошу тебя.
Пораженный в самое сердце евнух качнулся от горя, умоляюще взглянул в синие глаза.
- Уйди, - твердо повторил Динис. - Тарик не велит шастать по ночам оскопленным.
- Ка-а-ак? - выдохнул изумленный Бандурин. - Ты уверен?
- Мне было видение, - кивнул ободрившийся юноша. - Халим явился ко мне в сон прошлой ночью. Ведай, говорит, мальчик: да не выйдут в ночное время из дому скопец и пьяница, ребенок и музыкант...
- А музыканту почему нельзя? - разочарованно осведомился евнух, только что намеревавшийся пригласить скрипача к себе, если уж Тарик так против его ночных прогулок.
- Сам удивляюсь, - пожал плечами Динис, зевнул и, более не желая продолжать беседу, свернулся клубочком на своем топчане. - Ну, ступай. Ступай же, любезный...
Сонный голос его действовал на скопца завораживающе, но делать было нечего. Вторично обозвав про себя Тарика бородатой свиньею, чинящей препятствия покорным рабам своим даже в любви, Бандурин последний раз взглянул на юного красавца, наполнил следующий вздох печалью и удалился.
Динис к тому времени уже спал.
*
Хафиза Великолепного с самого утра мучила одышка. Он и проснулся на рассвете в своих роскошных покоях не от первых, мягких и теплых, лучей восходящего солнца (кои, впрочем, и не проникали сквозь темные бархатные занавеси, задернутые по распоряжению заезжего лекаря), а от недостатка воздуха. Настой минь-синя, привезенный из Тая придворным астрологом, лишь чуть облегчал страдания Великого и Несравненного.
Сипя и хрипя подобно простуженному ишаку, владыка взобрался на трон, бережно поддерживаемый цирюльником Гухулом и сайгадом, и велел позвать наконец невест для личного досмотра. С радостью исполнил Кумбар желание правителя. В тот самый миг, когда аккериец преподнес ему идею сортировки девиц, старый солдат словно заново родился. Теперь, казалось ему, благоволение Хафиза вновь озарит его жизнь; вновь Светлейший подарит его шуткой, а то и похвалой; челядь перестанет шептаться за его спиной, пророча всякие гадости, а Гухул, собака, отправится в свою цирюльню стричь да брить - то есть делать то, для чего и был рожден на этот свет.
Под предводительством евнуха стройной цепочкой подплыли к правому плечу сайгада красавицы-невесты, послушно построились в ряд. Даже их, с детства привыкших к роскоши, поразила обстановка тронного зала. Стреляя глазками по сторонам, они предвкушали счастливое времяпрепровождение в этих прекрасных стенах, увешанных дорогими коврами пастельных тонов, золотым и серебряным оружием, коллекцией колокольцев разных стран. Пол, искусно выложенный мозаикой, собою представлял целый рассказ о династии императоров Аграна; Физа, ногами угодившая прямо на уродливое лицо прадедушки Хафиза, в ужасе таращилась на Кумбара, боясь сдвинуться с места - сайгад посмотрел вниз, пожал плечами и толчком передвинул красавицу поближе к её товарке. Увы, теперь уже Физа стояла на лунообразной физиономии злодейки Хайраны бабки Хафиза, и двигаться дальше было некуда. Но владыка, по всей видимости, привык к тому, что всяк в этот зал попавший топтал его родственников почем зря, а потому на страдания Физы внимания не обращал.