В тавернах и лавках, на улицах и базарах, в бедных домах и богатых, говорили нынче о том, что произошло во дворце. И снова люди выдвигали всевозможные версии, клеймили убийцу, сетовали на жизнь, полную опасностей в нелегкое это время, и все как один сходились на том, что позор всему Аграну принесет не столько само преступление, сколько забвение его - из этого следовало, что необходимо найти злоумышленника, продемонстрировать его всему миру, а затем и казнить, не особенно милосердствуя.
А потому, узнав о появлении во дворце одного из Озаренных, призванного раскрыть тайну убийства, честные Шудурцы воспряли духом, просветлели лицами, и без счета воздавали хвалу Тарику и пророку его Халиму за удачное решение проблемы.
Люди, имевшие счастье лицезреть Озаренного собственными глазами, описывали его по-разному. Одни считали, что он высок и аскетично тощ, а под длинной хламидой на боку его ясно вырисовываются очертания огромной секиры; другие говорили, что он низок и толст, голову имеет круглую и лысую, голосом обладает писклявым, и при этом довольно угрюм - эти, без сомнения, приняли за Озаренного евнуха Бандурина, тут же были осмеяны и отправлены прочь; третьи толковали об исполине с длинной седой бородой и седыми же усами, но волосом на голове черным, с глазами синими и удивительно юными, с плечами широкими и руками крепкими, и вообще, как считали эти самые третьи, Озаренный очень напоминал с виду Дигона-аккерийца, наемника армии Хафиза Агранского, широко известного в городе буйным, но справедливым нравом своим, необузданной дикой силою да любовью к вину и к женщинам.
Надо сказать, что последние, безусловно, были совершенно правы, ибо в роли Озаренного выступал ни кто иной как аккериец собственной персоной. Маскарад был противен ему, но другой возможности попасть во дворец, а главное - по распоряжению самого императора спрашивать, смотреть и даже пытать с полным на то правом, у него не было. Пришлось привыкать к приклеенным усам и бороде, мириться с тем, что кожа под ними сильно чесалась, и учиться говорить степенно, когда так и хотелось зарычать и поклясться Тором. Впрочем, раз увидев в зеркале свое новое отражение, Дигон неожиданно для себя самого остался вполне доволен. Озорная молодость все ещё играла в его жилах - да и то сказать, ему недавно исполнился двадцать один год, каковую цифру лишь он один в Шудуре считал возрастом зрелого, уже склонного к мудрым морщинам мужа; приключение сие ничем не походило на прежние - ни сила его, ни ловкость, ни прочие умения, свойственные воину, в данном случае, кажется, не требовались. А в общем, они и так не требовались. Ни войны, ни междоусобицы ныне не тревожили мира могущественного государства, так что жизнь наемника была порядком скучна, и в глубине души, несмотря на печальный повод, аккериец был рад возможности поразмяться, показать, на что способен бывший пелаварский вор. Опыт, приобретенный им в этом городе, в воровском квартале Пустынька, уже не раз выручал его, так пусть же выручит и теперь.