Вид тучного обслюнявленного скопца мог бы вызвать отвращение и не у столь утонченного человека как сайгад; пытаясь не дышать, старый солдат прошел мимо него - падая с толстых коротких ног, цепи бренчали, но звук сей, способный осчастливить любого узника, не произвел никакого впечатления на впавшего в детство евнуха - и скользнул за дверь.
*
Оранжевым жарким шаром солнце неподвижно висело в небе - словно озорной мальчишка подбросил вверх апельсин, да так и не дождался его обратно. Шудур плавился под раскаленными лучами; на плоских крышах зачахли без воды и скрючились тощие кустики; вода в наузах - бассейнах внутри дворов нагрелась так, что в ней можно было варить мясо; жизнь продолжалась только на рынке да под раскидистыми ветвями деревьев, где лежала теплая и рваная, но все же тень.
Золотой купол дворца сверкал так, что глазам было больно на него смотреть, но и не смотреть тоже больно, ибо подобной красоты не видывал и самый бывалый путешественник, коему достопримечательности мира давно уже приелись и лишь раздражали душу и мозг. Казалось, солнечные лучи играют на куполе в веселые догонялки, и небо, увлеченное их игрой, подпускало в желтый и золотой немного яркого синего и чуть-чуть голубого. Цепочки белоснежных птиц, усеявших карниз, будто новое кружево, сплетенное мастерицами из Ванахейма, ограничивали буйную пляску цветов и оттенков. Мозаика, коей сплошь были покрыты стены дворца, отличалась более спокойными тонами, и на ней глаз, так же радуясь, отдыхал.
Если бы кто-нибудь из пробегавших мимо, спасающихся от дикой жары людей, знал, что творится сейчас за великолепными стенами дворца, незамедлительно разнес бы новость по всему Шудуру. Но посторонних нынче во дворец не допускали, точно так как своих оттуда не выпускали, и сие распоряжение владыки исполнялось безукоризненно, точно и безо всяких поблажек кому бы то ни было.
А суть происходящего (или, точнее, уже происшедшего) заключалась в том, что на половине императорских невест где-то между рассветом и полуднем нашли юную красавицу Хализу с кинжалом в груди. Товарки её, с огромными трудами выведенные из обморочного состояния, утверждали, что не видели девочку после ночи, и лишь Баксуд-Малана, которая обнаружила труп, клялась, что купалась с ней в наузе "только сейчас..." Разъяренный Кумбар носился по всем этажам дворца с рычанием, достойным гандийского тигра: теперь-то было совершенно ясно - убийство совершил некто, проживающий во дворце или вхожий в него постоянно. И, как ни хотелось сайгаду обратить свой гнев на почивавшего в своей комнатке Бандурина, сделать это не представлялось возможным - всю ночь и все утро проспал евнух на своем ложе под неусыпным присмотром двух верных Кумбару стражей. Они твердо сказали, что покоев он не покидал, и старый солдат без колебаний им поверил. Да и стоило только раз взглянуть на вялого, заторможенного, с отекшими глазками скопца, как становилось понятно, что кто-то, а он точно никакого отношения к преступлению не имеет.