– Много нельзя. На упаковке написано, не более четырех таблеток в сутки. Ты выпил сразу две еще в больнице. Лучше оставь порцию до ночи. А теперь ложись.
На ее лице не дрогнул ни один мускул, пока она всё это говорила. Ей бы смертные приговоры с таким лицом и интонациями оглашать, а не с больными обращаться.
– Сука! – рыкнул я сквозь стиснутые зубы.
Не на девушку, а на ногу, которая от одного маленького движения снова одарила меня незабываемой, мать ее, болью.
– Тварь! – не мог я сдержаться, но ногу, всё же, на постель поднимал.
Хоть и очень медленно, но дело сдвинулось с мертвой точки, а моя нога оторвалась от пола.
София молча кружила рядом, подкладывая подушки мне не только под ногу, но и под спину и голову, чтобы я остался в полулежащем положении.
Дети на кухне гремели посудой и что-то буйно обсуждали, советуясь, кажется, даже с двумя бестолковыми псами.
– Одеяло? – предложила София, взявшись за его край, чтобы меня укрыть.
– Нет, – качнул головой, тяжело дыша. – Я вспотел, пока эту гребанную ногу поднимал. Какое, нахрен, одеяло?
– Не ругайся, – сказала девушка мягко, но достаточно строго. – И не вздумай потом сорваться на детях или щенках. Тут, – указала она взглядом на гипс. – Только твой косяк. Терпи. Сожми зубы, но терпи.
– И долго мне терпеть?
– Врач сказал, что основная боль продлится дня два-три. Дальше – ты привыкнешь.
– Твою мать! – едва ли не всхлипнул я, спрятав глаза в сгибе локтя. – Твою-то, сука, мать! Я сдохну уже сегодня к ночи. Вколи мне что-нибудь или дай те таблетки.
– Не сдохнешь, – села она рядом и плавно стянула с уязвленной ноги носок. – Уж тебя я с того света выковыряю. Прямо за больную ногу, чтобы ты точно отреагировал.
– Я бы сказал, что ты добрая фея, но хрен там.
– Уж какая есть, – развела она руками, деловито хмыкнув. – Тебе ещё что-нибудь нужно?
– Воды. В глотке пересохло, пока ногу укладывали.
– Да, сейчас, – кинулась София куда-то вниз, наверное, к сумке. Пошуршав чем-то, достала из нее бутылку воды и поднесла ко мне, предварительно открыв. – Ещё что-нибудь? – спросила она, когда бутылка была мной окончательно высушена.
– Ружьё, – сказал устало. – Не хочешь давать таблетки – дай мне ружьё.
– Обезболивающее получишь на ночь, а ружьё не получишь вообще, потому что я не знаю, где его можно взять. Так что терпи.
– Издевательство, твою мать, – буркнул я и отвернул от нее лицо.
Стиснув зубы уже в миллионный раз за этот вечер, перетерпел очередную волну боли. Казалось, что нога начинает болеть даже если я просто моргну дольше обычного.
– Платочек дать? Всплакнёшь.