Поджили лицо и уши, многочисленные синяки пожелтели и перестали болеть. Как-то получилось, что все эти дни, остерегаясь нечаянных толчков и прикосновений, Он ходил на работу и с работы пешком, неожиданно находя прогулки приятным занятием. Похудел. Немного, но достаточно, чтобы застёгивать пиджак без риска ненароком оторвать пуговицы. В теле появилась лёгкость, будто из него припустили свинцовой тяжести воздух, и теперь его не распирало изнутри. Это давало свободу дыханию и движениям.
Лёгкости ещё прибавилось, как только его появление среди обжор стало сокращаться до минимума. Каждый раз, обнаружив себя среди них, Он убегал, после чего неизменно возвращался к реальной жизни.
На текущей неделе как-то, несмотря на его занятость самим собой, ему несколько раз почудились внимательные взгляды одной из сотрудниц. Внимание взбадривало, как молодое вино. Впрочем, Он понимал её, ведь немудрено, если за ним наблюдали и терялись в догадках не только молодая сотрудница, но и все сослуживцы в отделе, видя как Он избит и морщится от боли.
И всё-таки… Что-то щекотало внутри, лелеяло самолюбие.
Тут как раз Пятница. Приподнятое настроение. И сам не заметил, как оказался в гастрономе у знакомого винного прилавка.
– Бег для вас уже не внове, – хорошо оттренерованным голосом констатировал Кутя состояние обращённых. – Потому, сегодня не только пробежка, но и первые азы подъёма на стену. Я покажу вам, как это делается… Побежали!
Кутя и Обжа – не толстяки, от них так легко не убежишь… И Пуклик довольно свободно двинулся за Кутей, даже кого-то локтём отодвинул. Правда, бежал не долго. Вскоре стало не хватать воздуха, и неимоверно отяжелели ноги. И на этот раз Он сильно отстал от группы бегунов. А те, руководимые неутомимым Кутей, уже пробовали одолеть очень крутой, почти обрывистый склон холма.
В сопровождении злого и не менее неутомимого Обжи Пуклик достиг подножия неприступного крутояра и, пыхтя и стеная, упал на колени и таким образом приступил к отработке движений, необходимых для будущего штурма Крепости.
Пальца рук через несколько мгновений отказались повиноваться. Невозможно было заставить их цепляться и держать тяжесть Пуклика на весу.
Ободранный до крови, вконец измученный и ко всему безучастный, Пуклик в очередной раз сорвался с высоты человеческого роста – наивысшей точки, которой мог достичь. Сильно ударился при падении и после ни на какие увещевания и более действенные меры со стороны Обжи не реагировал.
Сидел Он в плохо освещённом помещении, тесном и прокуренном. Во всяком случае, ему так показалось после весеннего воздуха и солнца у Крепости.