— Слёзы курфюрста! Лучшее вино, которое можно достать по эту сторону Гиблого леса!
— У матушки Жанин каждый найдёт развлечение по вкусу! Жалкая серебряная монета откроет путь в царство соблазнов и наслаждений! Здесь с нетерпением ждут и смущённого юношу, и опытного мужчину!
— Баранья нога за три медяка! Дешевле лишь даром!
Удивительно, но здесь рекламировали не только радости плоти. Один старикан — тощий, в замызганном плаще с капюшоном — вопил осипшим от крика голосом, торжественно воздев руки к небу:
— Только сегодня чернь, быдло и прочий сброд может приобщиться к славным деяниям прошлого! За одну золотую монету жалкие простолюдины узнают о великих свершениях благородных господ!
Публика, услышав столь щедрое предложение, откровенно посмеивалась над стариком, однако тот не обращал на подколки никакого внимания. Он пучил безумные глаза и вопил всё громче и громче:
— «Жизнь и деяния знатных родов», записанные гениальным Фруас Суаром! Последний экземпляр великой книги! Читает сам автор! Последний шанс для швали, в жилах которой нет и капли благородной крови, узнать об истинной славе аристократии! Один золотой!
На поясе старика висел побитый жизнью томик в кожаном переплёте, на обложке которого виднелось наполовину стёртое название: «Жи…ь и д…ия знат…..ов». Похоже, дедуля и был тем самым гениальным Фруас Суаром, вынужденным читать свой монументальный труд всякому сброду. Скромняга, что сказать. Правда, с ценообразованием не угадал — желающие приобщиться к великому тексту в очередь почему-то не выстраивались.
— Глупцы! Вы не осознаёте собственного счастья!
Сумасшедший старик, впав в ярость, начал хватать прохожих за руки, но продолжения я не увидел. Благодаря Занозе, толпа расступилась перед нами, как волны перед крейсером, и мы двинулись дальше. Лошадь безо всякого стеснения кусала и толкала тех, кто не успевал отскочить в сторону, а остальных отгоняла угрожающим ржанием. Марк игнорировал возмущённые вопли недовольных, и я тоже не стал напрягаться — похоже, такая манера движения здесь в порядке вещей.
За час мы пересекли весь город и вышли к площади, за которой начинался подъём к замковым укреплениям. Народу здесь было не протолкнуться: горожане, разодетые как павлины, какие-то подозрительные личности, поглядывавшие на нас исподлобья, продажные девки, дети, старики… Настоящее столпотворение, среди которого в поисках еды сновали кошки, собаки и куры.
Крики, смех, ругань — всё сливалось в малопонятный, но приятный для уха потомственного москвича гомон. Оказывается, я успел соскучиться по городскому шуму и суете.