Она выгнула спину, и ее длинные руки прижали меня к себе, и я посмотрел на ореол светлых волос вокруг ее головы на подушке. Ее глаза открылись, мечтательные и счастливые, и она улыбнулась своей мягкой улыбкой.
— Так должно быть всегда, Ник, — пробормотала она. «Как в соборе, волнующе и успокаивающе одновременно. Исполнение, чувствуя себя очень большим и очень маленьким одновременно, чувствуя себя свободным и безопасным, и все это одновременно».
Я посмотрел на нее, на полузакрытые глаза на лице ребенка, и моя рука нашла ее грудь и обхватила ее. Она пошевелилась и положила голову мне на плечо. Я знал, что могу быть мудаком, но это была странная девушка, и в эти моменты мужчина почти не проявлял осторожности.
— Хенгелаар знает об этом? — Что ты пошла со мной?
'Морской черт?' — ответила она, слегка отстраняясь, чтобы посмотреть на меня. — Откуда ему знать?
— Мне было интересно, — небрежно ответил я. «Кажется, он знает почти все, что происходит».
«Только внутри движения». Она вздохнула. «Ему все равно, что мы делаем с нашей личной жизнью».
Я знал лучше, но я поверил ее рассказу о том, что Хенгелаар не знал, что она была со мной. Я посмотрел на нее и увидел, что она закрыла глаза, и я почувствовал, как ее грудь вздымается и опускается в моей руке.
Она спала.
Я лежал на спине, прижавшись к ее стройному телу, телу, о существовании которого я даже не подозревал несколько часов назад. И все же не было ни одного напряженного, неловкого или неудобного момента, как бы трудно в это ни верилось. Ответ каким-то образом был связан с ее естественным, открытым, прямым и простым поведением. Она по-своему придавала смысл этим «прекрасным словам», словам, говорящим о любви, о человеческой привязанности, о доброте и честности друг с другом.
А Англер Харрис и его дружки говорили обо всем этом, при этом превращая это во что-то другое. И они превратили поиск истинного смысла в бессмысленную ненависть, направленную против общества.
— Но нет, разве я могу что-нибудь с этим поделать, — пробормотал я.
Пэтти встала рано. Она приготовила кофе и сварила два яйца, по одному на каждого из нас. Она остановилась, чтобы прислониться ко мне, в джинсах и лифчике, и снова у нее была та необыкновенно милая, та незамутненная безмятежность, которая, казалось, исходила из нее самой.
После завтрака она надела свитер и короткое пальто и ушла к «мальчикам», демонстрировавшим вокруг книжного магазина.
Я попросил ее извинить меня; Я сказал ей, что должен учиться. На самом деле, урок был заменен на раннюю встречу, но я должен был исследовать тот адрес, который уже прожигал дыру в моем кармане. Я успокоил ее и сказал, чтобы она не беспокоилась, если меня не будет дома, когда она вернется. Я сказал ей, что у меня есть «личные дела», и я намеренно держал все в тайне, насколько это было возможно.