В конце концов я решил, что большинство из них были студентами профессионально-технических училищ, вечными студентами, которые растягивали учебу и прятались за книгами и лекциями в качестве предлога, чтобы не сталкиваться с жизненными проблемами. Они существовали всегда, даже когда я ходил в школу.
А еще были заблудшие, искатели, которые не знали, что на самом деле ищут. А еще я видел умных мальчиков, тех, кто собирался по любому пустячному поводу, тех, кто думал, что они единственные, кто когда-либо нес знамя идеализма.
Было еще кое-что, что оставило во рту кисло-горький привкус. Я ощутил чисто ебанутую атмосферу, философию ненависти и разрушения, некую дикую болезнь, которая ненавидела весь мир. В этом протесте была грязь, отрицание всех достижений человечества в пользу какого-то полнейшего хаоса. Многие из них были немного старше среднего школьника, но, с другой стороны, европейские студенты обычно тратят на учебу чуть больше времени, чем у нас дома в Америке. Но, несмотря на это, горечь пронизывала все: грубая, грязная озлобленность, которой не место в тех, кто претендует на идеализм для себя. Ивонн и я говорили об этом тайно, когда мы жались друг к другу в нашем углу, пара, которая явно хотела быть только вместе. «Они не думают позитивно», — пробормотала она мне. «Они просто отрицательные. Они могут только насмехаться, отвергать и разрушать».
Там действительно был странный бардак. Эти так называемые студенты со своими девушками-хиппи, молодыми штучками в коротких юбках и пестрых футболках, в которых свободно танцевала грудь. Долгими вечерами я смотрел сквозь дым на дверь и ждал.
Когда она открылась в ту четвертую ночь, почти в полночь, и я увидел, как эта фигура вошла и увидела, как он тихо стоит, засунув руки в карманы своего плаща, мои пальцы сжались на руке Ивонн.
Положив голову ей на плечо, делая вид, что глажу ее светлые волосы, я полузакрытыми глазами смотрел, как Соэ Джат смотрит на толпу. Я увидел, как из-за стола вырвалась фигура и подошла к нему. Это был тот американский осел, которого звали Хенгелаар. Они поговорили какое-то время, а затем Хенгелаар повел его в заднюю комнату, и они исчезли из виду.
Они пробыли там примерно столько же, за сколько можно было выпить бутылку — так, как я привык измерять время в этом заведении. Когда они снова появились, Соэ Джат незаметно проскользнул через клуб и выскользнул наружу. Хенгелаар вернулся к столу, где разговор стал более приглушенным.
«Давай намажем его маслом, дорогая», — сказал я Ивонне. И я привел ее домой.