Она ведь не лукавила, говоря раз за разом, что Костя ей противен. Так и стало. Потому что она — не животное, которое тянет просто потому, что тянет и сил нет сопротивляться. Она — чуть более сложное существо.
Наверное, зря. Наверное, нет смысла надеяться, что к тебе будут относиться вот так — как к более сложному — если изначально ищешь себе просто чувака на потрахаться.
Кто виноват, если влюбляешься в него? Кто виноват, если от него залетаешь? Кто виноват, если он ожидаемо оказывается мудаком-изменщиком? Кто виноват, что это делает тебе невыносимо больно, а он не смиряется?
Во многом одна только ты… И это забивает новые гвозди в и без того накрывшую тебя крышку.
Но раньше у нее хотя бы удавалось вести себя так, как чувствует, а ночью… Она же сама себя подставила. Никто её не насиловал. Утром она всё прекрасно вспомнила. Думала, что спит и ей во сне так хорошо, а оказалось…
Что сначала было очень хорошо не во сне, а потом гадко-гадко-гадко тоже в реальности.
Потому что она искренне не хотела этого умом. Это всё гормоны. Это всё не угасшие чувства. Это всё победа эмоций над разумом. И теперь её такое уверенное сопротивление выглядеть будет… Жалко.
Плача в ванной, Агата чувствовала, как душа выворачивается. Потому что только абсолютный лох после такого не зайдет к ней следующей ночью с ироничным: «не ломайся, детка, сама же набросилась, чё уже выпендриваться?»…
И Костя — не исключение. А у нее сил просто нет…
Она не знала, спит ли он сейчас с кем-то ещё. Как бы ни уговаривала себя, что люто ненавидит, эти размышления вызывали страх и отчаянье… Потому что до сих пор важно, хотя должно быть всё равно.
Но в том, что захочет продолжения банкета с ней — не сомневалась.
В отличие от себя. В себе теперь сомневалась очень сильно. Чувствовала себя, будто человек, потерявший контроль над телом. Связь между приказами головного мозга и реакциями организма разорвана. Руководит теперь не она.
А она…
Жалкая.
Просто жалкая.
То самое барахло.
Мешок со слезами и истериками.
И не на кого надеяться. Не к кому пойти. Уже не впервые в ее искалеченной жизни. Но она успела забыть, как это страшно. Как это больно. Как это сложно, когда тебя окружают люди, но делают они только хуже.
И совершенно непонятно, что она сделала всем людям, которые кирзовыми сапогами с таким удовольствием топчутся по ее судьбе, оставляя разнообразные вмятины в жиже, образовывающейся из стертого в пыль разрушенного мира и пролитых слез, втаптывая в неё же саму Агату.
Она знала, что Костя ушел. Наверное, даже благодарна была за это. Потому что выходить и говорить с ним не было душевных сил. Конструктивно не получился. А жалко… Сколько можно жалко-то?