Во взгляде Кости первым снова зажегся протест. Видно было, что с языка рвется что-то язвительное, грубое. Матом и чтобы с окончанием «а теперь нахер пошел отсюда, знаток»…
Но что-то не дало Гордееву сорваться.
Костя пробегался взглядом по глазам Гаврилы. Метался будто. Потом за его спину — в окно. Потом выдохнул, опуская в пол. Стряхнул руку с локтя, потянулся к волосам, отошел, развернувшись, остановился…
— Что она сказала? — оглянулся… И уже по-новому. Как побитая. И нашкодившая. И раскаивающаяся…
— Она ничего не говорила. Ей просто плохо было. Плакала.
На последнем слове Костя скривился, кивнул, как бы принимая. Снова посмотрел вверх на лестницу…
Но там сейчас тихо. Не плачет уже. Наверное, пытается понемногу собрать себя в кучку.
— Я как мудак себя веду. Ничего не могу сделать с собой. Знаю в теории, что усугубляю. Но когда вижу, как она сопротивляется… Когда вижу, что ненавидит… У меня башку взрывает. Я блять хочу просто, чтобы… Чтобы она моя была. А она сдохнет быстрее…
Гаврила опустил голову, глядя на свои туфли и понимая, что Костя прав. Она быстрее сдохнет. Практически слово в слово с тем, что сказала в машине. Но в этом виноват он сам.
— Если ты еще так её вытащишь — она не вывезет. Ты должен это понимать.
Гаврила сказал правду, Костя кивнул. Ни спорить не стал, ни оправдывать.
Вытащил, потому что наказывал. Стоило ли оно того — конечно, нет.
— Спасибо тебе.
Услышать от Кости благодарность — последнее, на что Гаврила мог надеяться. Поэтому замер сначала, потом голову поднял, посмотрел с прищуром, недоверчиво…
А когда понял, что это не язвительность и не колкость, кивнул.
— Ты поаккуратней с ней, Кость, она…
Собирался, но не договорил. Вздохнул, головой мотнул. Вообще скажет, конечно, если она сама не решится. Но не сегодня.
Определенно не сегодня. Ей хватит.
— Она не заслужила такого…
Спетлял. Прокатило. Во всяком случае, скепсиса Костя не выразил.
Наверное, потому что мыслями был не тут. Впрочем, как и взглядом. Который продолжал рваться на второй этаж.
И удерживать его… Никакого смысла.
— Доброй ночи, Гаврила…
— Ночи доброй. Давай завтра поговорим, уже не на эмоциях.
Гаврила не дожидался ни ответного пожелания, ни одобрения, пошел к двери, слыша, как Костя ступает вверх…
* * *
Он говорил Гавриле правду. Он прекрасно знал, что для нее это сложно. Он правда таким образом ее наказывал.
Он ей показывал, в чем разница между тем, каким он пытался быть для нее, и тем, каким ему не надо пытаться быть.
Жестоким. Бессердечным. Бездушным.
Скотиной. Но не исполнительной, а безжалостной.