О. Мой. Бог. Не могу, бл*дь, поверить.
— Значит, он сказал им, что я умерла для того, чтобы получить частичный возврат денег за оставшуюся часть семестра. И сколько? Четыре тысячи долларов?
Карл неохотно выдает точную сумму.
— Не совсем... две тысячи восемьсот.
— У него миллионы в банке. Миллионы!
— Я знаю…
— Он позволил моим друзьям поверить, что я умерла ради двух тысяч долларов с мелочью?
— Я действительно пытался объяснить ему, что ты чувствуешь. Я предложил рассказать тебе, что происходит, чтобы ты могла сообщить своим друзьям, что с тобой все в порядке, но он…
— Но ему было наплевать на то, что он причинил боль мне или моим друзьям, и он сказал тебе держать рот на замке, верно?
— Что-то вроде этого.
— Боже Всемогущий.
— Прости, Элоди. Я должен был предупредить тебя заранее.
На не сгибающихся, дрожащих ногах я иду по коридору к двери в комнату 416. Мне нужно попасть в свою комнату и сесть, пока я не упала.
— Все в порядке. Это не твоя вина. Это все не твоя вина. Мой отец не должен быть таким невероятным ублюдком.
Карл нервно хихикает. Он не был тем, кто назвал моего отца невероятным ублюдком, но эти разговоры обычно записываются. Если высшее начальство узнает, что он даже присутствовал на звонке и выслушивал грязные разговоры против моего отца, он может оказаться в каком-нибудь серьезном дерьме.
— Хочешь, я скажу ему, что ты звонила? Я мог бы попытаться убедить его объяснить тебе свои действия самому?
Я стою у своей двери, поворачиваю ручку и открываю дверь.
— Боже, нет! Нет, в этом действительно нет необходимости. Я уже знаю детали, что толку говорить с ним…— я резко замолкаю на полпути от двери, мои уши внезапно наполняются пронзительным звоном. — …об этом?
Комната... черт возьми, моя комната разрушена.
Моя одежда повсюду. Книги, те немногие, что я привезла с собой из Тель-Авива, разбросаны по всему полу, страницы, вырванные из них, разорваны в клочья и разбросаны по всем деревянным половицам. Каждый ящик вырван из каждого предмета мебели, содержимое перевернуто и разбросано в беспорядке. Мои фотографии превратились в клочья. Мой ноутбук лежит на боку под окном, его экран разбит и мерцает, спазм цвета прерывает статику каждые несколько секунд. А еще перья. Перья повсюду. Они осели толстым слоем поверх всего, как мелкий снежный порошок, покрывая персидский ковер, мои ботинки, и одеяло, которое было сорвано с кровати.
Обе мои подушки порваны в клочья. С открытым ртом я иду к кровати, слишком много мыслей сталкиваются друг с другом, чтобы все это имело смысл. Простыни сорваны с матраса, и сам матрас... гигантский охотничий нож торчит из центра наматрасника, его грубая резная ручка угрожающе блестит, когда я наклоняюсь, чтобы получше рассмотреть его.