– Ни-чего... – простонала, запинаясь, Аглая, когда сдвинул в сторону полоску белья.
– Совсем? – Одним толчком заполнил свою девочку до отказа. И от кайфа чуть не рухнул на колени как подкошенный.
Вместо ответа мышка выгнулась дугой. Тонко всхлипнула, будто сквозь слезы. И изо всей силы сжала мои бедра. Словно тисками.
Самостоятельная такая, гордая. Безумная не меньше меня самого. И жадная в каждом жесте. Не отодвинуться от нее было. Не разорвать эту связь хоть на миг.
Все, что собирался сделать, вылетело из головы начисто. Год в мечтах представлял, как снова буду любить свою мышку. Десятки раз видел нашу близость в пошлых эротических снах. Загибался от воспоминаний под хлесткими струями в душе. Как конченый импотент, мечтал хотя бы прикоснуться в больнице. А сейчас... пошевелиться не мог.
Голову сносило от этого её отчаяния. Чувствовал сквозь одежду, как колотится сердце. Губами собирал со щек соленые капли. И готов был взорваться в любой момент от тесноты и жара. Как пацан.
– Что ж ты со мной делаешь, мышка?
Добраться до кровати не было ни одного шанса. Я не дошел бы даже до высокого комода, что стоял рядом. Куда с ней такой было идти? Да и не хотелось.
В руках у меня стонала моя голодная девочка. Шизела вместе со мной от нашего «просто секса». И держала так крепко, словно ничего дороже у нее нет и не было никогда.
– Убиваешь ты меня, маленькая.
Снова накрыв её губы своими, заглушая стоны, я опустился на пол. Прямо под дверь, где стоял. Спиной к деревянному косяку. Подогнув ноги по-турецки точно так же, как Аглая обхватывала мои бедра. И поцелуями, осторожно начал успокаивать свое сокровище.
Мягко, уже без натиска, оглаживал ягодицы под тонким платьем. Сквозь ткань, оставляя влажные следы, ласкал губами грудь. Шептал всякую чушь, совсем как в наш первый раз. И понемногу, потихоньку раскачивал Аглаю в своих объятиях.
По миллиметру приучал к себе, как девственницу. Осторожно приподнимал ее бедра и снова опускал на себя до конца. До глухого грудного стона.
Как эквилибрист на натянутом тросе. Без шеста и страховки. Все, что вело, не давая сорваться, – требовательные губы, язык, который сплетался с моим так же тесно, как и наши тела, и влага... повсюду.
Моя холодная девочка стала целым океаном для меня. Соленым сверху и жарким внизу. Таяла, словно снегурочка, выдавая все свои желания и настоящие чувства.
Такая «равнодушная», что захлебывалась слезами. Такая «независимая», что дышала лишь моим воздухом. И такая «чужая», что пошлые влажные шлепки звучали все громче и звонче.