– Кроме того, я биологический отец вашей внучки и самый счастливый мужчина на свете.
Еще как-то державшаяся до этого на своих двоих мама тут уже не устояла. Как подкошенная, она рухнула на ближайший стул и дрожащей рукой дотянулась до пластиковой бутылки на подоконнике. В ней, сколько себя помню, отстаивалась вода для полива цветов. Но сейчас, похоже, маму это не волновало.
– Замуж... Отец... – будто пробуя на вкус слова, медленно произнесла она и залпом выпила остаток воды.
* * *
После таких признаний в доме воцарилась тишина, как после взрыва бомбы. Я даже слышала, как тикают часы в бабушкиной комнате. Саша и та молчала. Но шок продлился недолго.
Пользуясь общим замешательством, Марат увел отца в дальнюю комнату и прикрыл за ними дверь. А соображающая лучше всех бабушка достала пузырек корвалола.
Мне, как кормящей матери, досталась лишь пробка – понюхать. Они же с мамой приложились к пузырьку дважды. Оба раза извиняясь перед Сашей, что приходится передавать ее из рук в руки. Охая. Оглядываясь на меня. И качая головой.
Удивленная не меньше их, я ни во что не вмешивалась и вообще не шевелилась. Где-то за грудиной билось сердце, но даже его я не чувствовала. Горло пересохло. Предательски подрагивающие пальцы с трудом удалось сцепить в замок. А в голове, как на повторе, звучали слова Марата: «Хочу официально попросить руки вашей дочери».
Я даже не знала, смеяться или плакать. Мозг сбоило. Губы то растягивались в улыбку, то сжимались в нитку. А переносицу уже привычно пекло.
Он что, замуж меня зовет? По всем правилам, как невинную девицу, которую даже целовать без родительского разрешения нельзя? И в ЗАГС отвести хочет? И «...быть вместе в болезни и в здравии»?
Для людей, которые уже признались друг другу в любви и воспитывают общего ребёнка, наверное, не было ничего удивительного в таком предложении. Рано или поздно прозвучало бы. Но я все равно не могла поверить.
Извилины в голове будто распрямились. Уровень айкью рухнул на уровень плинтуса. И единственным, что еще функционировало выше шеи, оказались глаза. Я хлопала ресницами, как опахалами. И словно фотографировала на память картинки об этом моменте.
Саша на руках у мамы, насупленная, серьезная, будто оценивает, нужна ли ей такая родня.
Смеющаяся бабушка с пузырьком корвалола.
Сама мама – растерянная, держащая мою дочь так осторожно и бережно, как самое главное сокровище в мире.
Закрытая дверь спальни. И тени двух мужчин в узком просвете над плинтусом. Одна неподвижная. Вторая – в постоянном движении.
Наверное, каждая из женщин в квартире многое отдала бы, чтобы узнать, что там происходит. Но Марат, как назло, говорил тихо. А редкие папины «да», «конечно», «я согласен» могли означать что угодно.