Она была жрицей, ты знаешь? Сидани. Вряд ли это ее настоящее имя. Она отступница.
Она сама сказала тебе об этом?
Чтоб я сдохла! Он окаменел от ее грубости. Она могла бы поцеловать его или сказать чтонибудь ласковое, смягчая свои слова, но в сердце не было ласки. Нежность покинула Вэньи в ту длинную ночь. Она набросила на плечи дорожный плащ. Становилось свежо. Эсториан хотел помочь ей, но это вызвало новый прилив раздражения. Она молча пошла прочь.
Ты можешь идти, сказал он ей вслед, а я остаюсь здесь! Она остановилась, но оборачиваться не стала.
Я обещала жрице помолиться с ней. Пропеть кое-что из десятидневной молитвы. Это очень важно.
Когда ты обещала?
А в чем, собственно говоря, дело? Дверной косяк качнулся навстречу ей. Она едва успела за него ухватиться. Эсториан молчал. Она не хотела, чтобы он касался ее.
Оставь меня! Возглас ее прозвучал, как всхлип. Не прикасайся ко мне!
Вэньи...
Оставь меня, ради всего святого! Он отступил с обиженным лицом. Ничего. Обида пройдет. Все в этом мире проходит.
Это хорошо придумано, сказал Айбуран. Вэньи еще глубже закопалась в ворох одеял. Как долго все это продолжалось, утро сейчас или вечер она потеряла счет времени и не тяготилась этим. Люди периодически заходили сюда, они оставляли еду и питье. Некоторые пытались заговорить с ней, но она молчала. Айбуран был не из тех, от кого можно отгородиться одеялом или магической стеной. Его голос проникал всюду.
Да, ты поступила просто некрасиво, сбежав от того, кто хочет исцелить тебя. От того, кто причиняет мне боль , подумала она. Он ее услышал.
Ты порицаешь его? Она высунулась из своего логовища.
Я порицаю только себя. Я должна была знать. Я могла все предотвратить...
Ты могла. Он покачал головой. Значит, ты наказываешь его за свой промах?
Нет! Но я... Она вздрогнула, несмотря на то что воздух в ее убежище был теплым. Она вдохнула его полной грудью и выкрикнула:
Не касайся его! Не смей! Он знал даже меньше, чем я!
Почему ты боишься меня?
В былые времена, сказала она, ты приказал бы нас обоих приковать к железному алтарю и направить на нас пылающее стекло, чтобы Солнце вместе с нашей плотью иссушило наш грех.
Старые времена, старые законы. Солнцерожденный пришел, чтобы освободить нас от них.
Потомок Солнцерожденного так же свободен во всем.
Ты только что сказала, будто он ни о чем не подозревал. Она моргнула. Ее глаза были полны слез. Айбуран стал пятном, расплывчатой тенью.
В чем, собственно, дело? С каждым поворотом Ясной Луны это приходит ко мне, к каждой женщине. Почему я должна плакать из-за влияния лун?