Тогда я ненавидел лживого Рентона, офицера, школу и весь мир вместе с собой в придачу. И только жалел о том, что мне помешали до конца выместить свою злость, оставив ее бурлить в крови.
Чувствовал ли я что-то похожее сейчас?
Нет, не чувствовал. Скорее досаду и режущий осадок в груди на то, что все оказалось так предсказуемо, и так быстро закончилось.
Я действительно понимал, что этого разговора не избежать. Пусть и не хотел о нем думать, но никогда себе не лгал. И не подбирался к Эшли.
Если бы можно было все просто объяснить. И если бы меня услышали.
Я не мог винить офицера Уилсона за его слова. На его месте я бы тоже не подпустил такого ублюдка, как я, к своей единственной дочери, зная, на что он способен. А в том, что Уилсон хороший отец, видя Эшли, сложно усомниться. Несчастные люди не умеют так искренне улыбаться.
Сегодня я тоже ощущал себя живым. Настолько, что казалось больше нет ничего невозможного. Надо только позволить себе мечтать и все получится. Выходные с Эшли, лето с Эшли, а дальше… Дальше от близости и смеха рыжей девчонки, от ее сладких губ и смелых мыслей пересыхало горло и все туманилось в голове.
Не получилось. Окрылив, сказка быстро истаяла, больно разбив несмелое желание о жесткую реальность.
«Убирайся, щенок! Чтобы ты не задумал, я тебе не позволю это осуществить!»
После разговора с отцом Эшли я не могу ехать домой — туда, где все напоминает о том, что он прав. Сейчас мне не хочется никого ни видеть, ни слышать.
Впившись пальцами в истертый руль и словно окаменев, я веду машину к побережью и приезжаю на пустынный пляж. В единственное место, где могу побыть один. Долго стою на берегу, слушая ночной океан и песню ветра. Позволяя холодному бризу лизать мое лицо и трепать волосы в надежде, что он выстудит мое сердце и душу.
Смотрю перед собой, а вижу Эшли. Рыжую, сероглазую девчонку в короне Королевы осени.
Она важно прошлась в ней передо мной, а потом весело рассмеялась, попросив какого-то зеваку нас сфотографировать. Не знаю, видел ли я в тот момент людей вокруг — вряд ли, потому что смотрел только на нее.
На девушку-Радость, которая вдруг обняла меня за шею, посмотрела в глаза и поцеловала.
Она обязательно еще будет счастлива, после меня и после Рентона, иначе этот сволочной мир не стоит и единой надежды. Моя же надежда сегодня была жива благодаря Эшли. И как бы не закончился этот день, но он у нас был, и я его запомню.
На подъездной аллейке возле дома стоит знакомый седан. Я возвращаюсь домой поздно, ставлю «Додж» в гараж и застаю отца за работой.
Одетый в старый рабочий комбинезон, хмурый, он ковыряется в двигателе и недовольно чертыхается себе под нос, хотя обычно в это время по субботам сидит в баре на соседней улице и надирается спиртным, если не спит с какой-нибудь шлюхой. Обычно они обходятся ему в пятьдесят долларов, и он давно предпочитает платить, чем вешать своим подругам лапшу на уши.