Я осыпала поцелуями его лицо и губы, царапала его спину и плечи, пока перед глазами сверкали молнии, а ветер бросал через раскрытые окна капли ледяного дождя. Буря разразилась, и обрушилась на землю, сминая под собой пыль и все живое.
А я умерла заживо, на полу, под ним, но его поцелуи вернули меня к жизни. Его поцелуи убивали и воскрешали, клеймили и освобождали. Его поцелуи были погибелью и моим спасением.
Я ощущала под своими руками каждую мышцу в его теле. Он словно танцевал вместе со мной, медленно, плавно, как будто прощаясь и одновременно с этим растягивая краткие мгновения до бесконечности.
— Боже, боже, боже… Да!
Я выгнулась и кончила. А потом раздался грохот, треск и невидимая сила отшвырнула Хантера от меня в сторону.
— Ты что творишь, мудак?!
Снова грохот грома, вспышки молний и треск тропического ливня, но даже сквозь эту какофонию, я услышала удар. Еще. Треснул и разлетелся на щепки чайных столик. Хрустнули стекла. Зазвенела посуда.
Ослепшая, испуганная, потерянная, я кое-как поднялась на ноги. Молнии били, не переставая, освещая происходящее вспышками. Как статичные кадры в уродливом семейном черно-белом альбоме.
Двое мужчин.
И их ненависть.
Черные блестящие ленты, которые оплетали их бледные голые тела. Откуда они взялись? Что это? Почему они становятся только длиннее?
Кровь.
Осколок посуды вспорол мою пятку, когда я попыталась броситься к ним. А они катались и мутузили друг друга по полу, невзирая на осколки стекла, посуды и разрушенной мебели. Белые тела постепенно сливались со тьмой, а во рту появился металлический привкус крови.
— Хватит, Ксай! Не надо!
Та же сила, что оторвала от меня Хантера, отшвырнула и меня в сторону. Я отлетела к дивану, выставив вперед кисть, чтобы обезопасить удар. Пятку прострелило от боли. Осколок вошел еще глубже.
Три секунды отделяли меня от острой безграничной боли.
И потом они истекли.
Я заорала, падая на колени, я была громче грома и ливня, громче того, что слышали эти стены. Вместо истомы и наслаждения эта ночь принесла только в два раза больше боли, которая почти поглотила меня с головой и утянула на дно.
— Убирайся… — Различила я сквозь смыкающийся мрак. — И больше никогда не возвращайся.
Я бы с удовольствием сделала вид, что не расслышала вопрос, но по закону подлости Бет задала его в идеальной тишине, когда младенец за соседним столом как раз перестал плакать:
— Так что там с твоим бывшим?
От одного вопроса снова заболела пятка, а кисть заныла под гипсом. От отчаяния я потянулась левой рукой к чашке с кофе, сделала большой глоток и махнула рукой, мол, понятия не имею, о чем она. Но Бет была настойчива.