Но, похоже, я где-то просчиталась. Глядя в сторону, Герман снимает мои руки со своих плеч и молча идет в ванную.
Я бегу за ним.
- Герман, - прошу жалобно, - посмотри на меня.
Но он ведет себя так, словно меня рядом нет. На лице каменная маска, глаза цвета грозового облака. Механическими движениями моет руки под краном и проходит мимо меня, все так же, словно не замечая.
Я семеню следом. От него веет таким холодом, что меня начинает сотрясать дрожь. Все тело покрывается крупными мурашками, зуб на зуб не попадает.
- Гер – ман… - сиплю, чувствуя, как пропадает голос.
Он молча натягивает на себя толстовку, обувается и выходит из квартиры. Я порываюсь его догнать, но на пороге заставляю себя остановиться. Это бесполезно. Каким-то шестым чувством понимаю, что трогать его сейчас бессмысленно.
Закрываю за ним дверь и, обхватив голову руками, медленно сползаю по стене.
Вот и рвануло. Как бы ни было сейчас страшно и больно, следует признать – виновата я сама. Нужно было сразу Герману все рассказать, он бы мне поверил. Он всегда мне верит.
Я сама все испортила.
Поднимаюсь и на затекших ногах плетусь в кухню убирать последствия драки. Поднимаю стул, грохнувшуюся со стола салфетницу и принимаюсь отмывать пол от засохших капель крови Баталова. Ему сильно досталось, остается только надеяться, что Герман не добивать его ушел.
Наступает вечер, за окном постепенно темнеет, а Греховцева все нет. Я ему не звоню и не пишу, сидя на подоконнике кухни, терпеливо жду его возвращения.
Знаю, он придет. Остынет, подумает и вернется.
Проходит еще два часа, и я, не выдержав, решаю его набрать. Слушаю равнодушный голос автоответчика и, отключившись, ложусь спать.
Засыпаю на удивление быстро, а просыпаюсь от того, что меня поднимают на руки. Я спросонья не сразу понимаю, что происходит. С перепуга, потеряв опору, машу руками и хватаюсь за широкие плечи.
Прижавшись лицом к прохладной после улицы толстовке, облегченно выдыхаю.
Вернулся.
Герман усаживает меня на подоконник и, нависнув, смотрит в глаза. Его лицо уже не такое неживое, каким было, когда он уходил. Но он все равно еще жутко зол.
- Рассказывай…
- Хорошо.
- Как давно за моей спиной он тебя лапает?
Мое сердце пропускает удар.
- Это первый раз. Честно.
Герман продолжает сверлить взглядом. Вижу, что до конца не верит.
Тяжело сглотнув, впиваюсь ногтями в собственные ладони и начинаю.
- Прости меня. Я, наверное, сразу должна была рассказать…
- Говори!