Смотрит на них исподлобья, пока одна толкает ее, а остальные сыплют оскорблениями.
Капец.
Затаив дыхание, наблюдаю за развитием событий. Вот они уже всей толпой мотают ее из стороны в сторону, а самая агрессивная из них, дает Инге пощечину.
Я мгновенно вспыхиваю. Какого черта она не сопротивляется? Почему не дает сдачи?!
Не давая себе отчета в собственных действиях, перепрыгиваю через лужу, затем – через невысокое кованное ограждение и буквально врываюсь в толпу.
- Чего вам от нее надо?
Инга смотрит с недоумением, а девчонки тут же переключаются на меня.
- Иди, куда шла, убогая! – высокомерно проговаривает высокая блондинка.
- Брысь, мышь, пока под раздачу не попала!
Чувствую, как слабеют колени. Страшно, потому что я на своей шкуре знаю, что значит, оказаться наедине с агрессивно настроенной толпой. Но и уйти тоже не могу. Совесть заест.
- Она одна, а вас много, - говорю еле слышно, - так не делается…
- Слышь, сиротка, - хватает меня за грудки девица с короткой прической, и я узнаю в ней ту, которая вчера поставила мне подножку, - вали, пока тебе морду не начистили.
Я теряюсь и в шоке хлопаю глазами. Как такое возможно в престижном Вузе?!
В панике смотрю на Ингу, но она, потирая щеку, отводит взгляд.
- Чеши домой, колхозница, - вторит подруге еще одна фифа.
Мягко, но настойчиво снимаю с себя чужие руки и обращаюсь к Инге:
- Пойдем.
Она делает шаг по направлению ко мне, но ее тут же останавливают, дергают за куртку назад, отчего она заваливается на стоящую рядом машину.
Я инстинктивно бросаюсь ей на помощь и чувствую, как меня жестко откидывают назад. Капюшон с головы слетает, и чья-то рука вцепляется в мои волосы. Поскальзываюсь и падаю на спину, ударяясь копчиком об асфальт.
От боли на несколько мгновений теряю связь с реальностью. Как сквозь вату проникают в уши чухой смех и оскорбления, мгновенно поднимая во мне волну глухой ярости.
В голове обрывками проносятся кадры того, как били меня на второй день пребывания в детдоме. За то, что не захотела делиться личными вещами, привезенными мной из дома. Их не остановили ни слезы, ни мольбы. Били до тех пор, пока я не отключилась.
После того, как исчез последний синяк, я поклялась, что больше никогда не дам себя в обиду. Буду драться до последней капли крови, но ни за что не покажу больше никому своих слез.
Едва ко мне возвращается способность видеть и слышать, я хватаю обидчицу за ногу и резко дергаю ее на себя. Она оказывается к этому не готовой, нелепо размахивая руками, с грохотом, заваливается на спину.
Пользуясь моментом, быстро поднимаюсь и седлаю ее.