— Красотка!
Полдня мы опять провели вместе, торча у телевизора, валяясь под шезлонгами и обедая супом, оставленным экономкой. Я все время была в его подарке, и снимать не хотела.
— Можно я тебя сфотографирую на память? — попросил мистер Торнхилл, и я с радостью согласилась.
Фотокарточек у нас с матерью было совсем мало. И те появились только благодаря камере Дэвида Торнхилла. Словно нашего прошлого не существовало вовсе.
Усевшись на стул со спинкой, я беспечно принялась позировать. Улыбалась в объектив. Потом кружилась по комнате, пока он порхал вокруг меня. Потом раздался глухой писк.
— Ничего себе… Ди, мы всю пленку потратили. Увлекся я, однако, — пробормотал он.
— Покажете?
— Как проявлю, — пообещал он.
Но потом он почти не выходил из кабинета, заперевшись там почти на весь день. Говорил, что много работы. Не ел и не пил. Может, только когда меня не было рядом. Я опять заскучала.
Через несколько дней он вышел и неожиданно попросил меня нарисовать. Мой портрет. Я даже не знала, что мистер Торнхилл, оказывается, красиво и весьма талантливо рисовал.
— Мне одеть то голубое платье? — уточнила я.
— Нет. Оставайся в этой одежде, — покачал он головой. — Мне важно только лицо. Садись у окна.
Так в его кабинете я провела еще несколько дней по паре часов в день. Я вновь шутила и смеялась, а вот мистер Торнхилл все больше и больше хмурился. Его лицо совсем осунулось.
— У вас все в порядке?
— Да, Ди, — он откинулся на спинку стула. — Все хорошо…
Его голос при этом был совсем отрешенный и задумчивый.
— Можно уже посмотреть?
— Да. Еще не закончен фон, но это можно сделать и не мучая тебя. Ты, наверное, устала?
— Нет, что вы. Мне интересно.
Увидев своей портрет, я изумленно выдохнула. Солнечные блики на лбу и губах, тени от ажурной занавески на моей щеке… легкие мазки… нежные цвета… Мистер Торнхилл потрясающе рисовал. Очень точно передал черты моего лица и даже чуть робкий взгляд. Я словно в отражение посмотрела.
Портрет словно дышал. Жил своей жизнью.
— Ничего себе! Вы должны были стать художником!
— Мой отец ни за что бы мне не разрешил. Меня довольно рано ввели в семейный банковский бизнес.
— Ваш папа был злой? Он умер?
— Не злой, но строгий, требовательный. Несгибаемый, как скала. И да, он умер.
— Жалко.
— Он умер уже в возрасте, я родился поздно. Но все равно я рад, что у меня был отец. Прости, — спохватился он. — Я не должен был так говорить при тебе.
— Ничего. Я об этом не переживаю. Тем более, что у меня есть вы, — я улыбнулась ему, а он вдруг весь замкнулся в себе. Отвернулся от меня и отвернул к стене мольберт.