— Да отступитесь! Куда нам?
Они сходили в собор, постояли в молчании под его высокими сводами, поставили свечи.
Гулять по селу под любопытными взглядами Шуре не хотелось, и они направились обратно к пристани.
— А вы знаете, что именно отсюда почти двести лет назад Ломоносов отправился покорять Москву? — спросил Кузнецов.
Шура едва не обиделась. Конечно, знает! Если бы она была мужчиной, то тоже поехала бы в первопрестольную или в столицу.
Андрей Николаевич, кажется, понял.
— Александра Сергеевна, простите, если мой вопрос покажется вам бестактным, но о чем вы мечтаете сейчас? Не именно в эту секунду, а вообще.
Она даже растерялась от того, что он пытался вызвать ее на откровенность. Нет, она не стеснялась своих мечтаний. Но обсуждать их с малознакомым человеком (с мужчиной!) она была не готова. Пусть даже и с человеком, к которому чувствовала странную, необъяснимую симпатию.
Но промолчать было бы невежливо.
— Я хотела бы учиться в университете, — выдохнула она и зажмурилась, боясь увидеть улыбку на его губах или услышать смех.
Но Кузнецов и не думал над ней смеяться.
— Похвальное желание. Хотя реализовать его в провинции, наверно, затруднительно.
Она кивнула:
— Тетушка считает это глупостью. Женщине ни к чему о таком даже думать. Даже мою учебу в гимназии она полагала необязательной. А я хотела бы быть учительницей! Хотя бы вот в такой вот сельской школе!
Они как раз проходили мимо одноэтажной деревянной избы, с крыльца которой россыпью сбегали ребятишки с тряпичными котомками.
На пристани они не сразу смогли пройти к трапу на пароход. Там собралась большая толпа, осаждавшая стоявших у трапа матросов.
— Люди добрые, смилуйтесь! — плакал невысокий худой мужичонка с заплатанной одежонке. — Одну ночь токмо и проехать-то! Я никакой работы не боюсь. Если нать, и палубы помою, и дров с берега натаскаю.
Не сразу, но Шура поняла — мужик направлялся по обету в Сию, в монастырь. А пароход был той самой оказией, на которую он рассчитывал. Вот только денег у него было так мало, что даже на билет в трюм не хватило.
Мужик валялся на дощатом полу пристани, хватая за ноги матросов, а те отпихивали его — чтобы не мешал проходить на пароход пассажирам.
— Мил-человек, сжалься над стариком, — увещевал он теперь уже помощника капитана, который вышел на нижнюю палубу, чтобы выяснить причину волнений. — Сын тяжко болен, обещался я.
Андрей Николаевич пропустил Шуру вперед, чтобы мужик ненароком не задел ее, не испугал. Она поднялась по трапу, но в каюту не пошла, осталась на палубе.
Мужик шмыгал носом, но уже молчал, только смотрел на матросов с такой тоской, что сжималось сердце!