Мне ровным счетом по боку, что происходит на сцене, весь спектакль я смотрю на нее, на свою Александровну. Даже в приглушенном свете мне удается рассмотреть каждую черточку ее лица, каждую родинку, каждую небольшую морщинку под глазами.
Я реально счастлив. Она на меня не смотрит да, хоть и чувствует на себе мой взгляд, а я все равно счастлив.
После спектакля у меня назревает план. Наши постепенно прощаются, и расходятся, Белый свалил еще посреди спектакля, сорвался на звонок отца, а я остаюсь в гардеробной вместе с Александровной.
— Давайте я вас домой провожу, темнеет уже, — предлагаю ей. Не хочу с ней расставаться, потому что завтра начнутся серые будни. Где она снова будет строгой училкой, а я тем парнем, который дал ей обещание.
— Не стоит.
— Брось, Александровна.
— Егор, ты дал слово.
— Я помню, но мы не в школе, и я всего лишь предлагаю проводить.
Она наконец соглашается, я помогаю ей надеть пальто, надеваю свое и мы вместе выходим из театра. Галантно предлагаю ей свой локоть, все-таки на улице не май, а она на каблуках. И меня словно током простреливает, когда она все-таки берет меня под локоть, едва ко мне прижимаясь.
— Может прогуляемся? — смотрю на нее, она хмурится. — Просто прогулка.
— Хорошо, — кивает она, — сто лет не была на набережной.
Я улыбаюсь. Все-таки я счастливый идиот. Веду ее в сторону набережной, спрашиваю что-то, какую-то абсолютно банальную и нелепую чепуху. По началу напряженная Александровна постепенно расслабляется, и даже сама что-то рассказывает, а потом смеется и смех у нее такой звонкий и заразительный, что я невольно зависаю. Это пытка. Просто чертова пытка. А потом она случайно признается, что то стихотворение Есенина, что я прочел на первой паре — ее любимое, и на этой ноте я не выдерживаю, просто разворачиваю ее к себе и целую. Как тогда, в школе. Целую Александровну целую вечность. Понимаю, что нарушаю данное руссичке обещание, но ничего не могу с собой поделать, она такая… Меня просто на части рвет, от ее губ, от ее близости, разрывает просто, на миллионы атомов.
Не отпущу.
Моя. Только моя. И плевать на все и на всех. Она сначала пытается оттолкнуть, а потом сдается, ладошки замирают на моих плечах, обреченный стон срывается с губ, и Ксюша отвечает на мой поцелуй. И мне от ее податливости еще больше рвет крышу, как… как мне от нее оторваться? Как мне без нее жить?
— Моя, ты моя слышишь? Не могу без тебя, подыхаю, не могу так больше, — шепчу, обхватив ладонями ее лицо.
— Егор, я…
Внезапно нашу идиллию нарушает телефонный звонок, и я проклинаю звонящего, покрывая его совсем не литературным матом.