Эта территория больше не кажется мне моей.
Иду в ванную, чтобы помыть руки после поездки за рулём. Встречаюсь взглядом с собственным отражением и тяжело выдыхаю. Распирающий грудную клетку воздушный шар все никак не сдуется. Я не знаю, что делать, что говорить, как правильно себя вести.
Женька, врач от бога, сказал, что нельзя брать её мозг штурмом. Нельзя сваливать бомбы и ожидать, что память резко восстановится. Это длительный многоуровневый процесс, состоящий из медикаментозного лечения, поступательной терапии, погружения в привычную среду. Но не с головой под лёд, а шаг за шагом, позволяя теплой воде захватывать тело по миллиметру.
Что я должен ей рассказать? Что стоит скрыть? Что отложить до нужного момента?
Впиваюсь пальцами в раковину и опускаю голову вниз, все ещё пытаясь вытолкать распирающее нутро чувство тупика. Это тяжело. Как объяснить ей то, что я сам для себя никак не уясню?
В раковине валяется использованный бутылек из‑под геля для душа. Только сейчас замечаю, что вся ванна пропитана тонким парфюмированным ароматом. Она была здесь совсем недавно, принимала душ, и сейчас носит этот запах на себе. Как сумасшедший, пытаюсь не думать, каково это утонуть в этом запахе вместе в ней, зарыться носом в ямку возле ключиц и держать желанную женщину в руках.
Но мне больше нельзя, об этом нужно помнить.
Верчу бутылек в руках, снова кидаю в раковину. Мою руки, ополаскиваю лицо. Нужно собраться.
Поднимаю с пола брошенное полотенце, кидаю его на сушилку, беру пустую банку из‑под геля для душа и выхожу. Выкидываю источник моих навязчивых мыслей в мусорку и тут замечаю на столе бокал вина.
Она совсем сбрендила?
Точно. Травма головы влияет и на интеллект, очевидно. Как можно мешать курс препаратов и алкоголь?
Слышу мягкие шаги и оборачиваюсь.
Черт.
Она убьет меня.
— Ты пила? — за раздражением легче всего спрятать желание.
Желание схватить жену и оставить отпечаток своих губ на ее губах. А потом на плече, с которого спадает мужская рубашка. Чья‑то. Не моя. Мысль, что у нее кто‑то появился, до того, как… стреляет пулей в лоб, дробит кости и мозги.
Я скучаю. Я все еще надеюсь снять с паузы гребаную жизнь. Глупец.
— Пару глотков, — она мягко оседает на стул, поправляя спавшую с плеча ткань тонкими пальчиками.
Мы снова ругаемся, словно опять вернулись в исходную, до того, как прошли точку невозврата. Ее снова раздражает все, что я говорю, не удивлюсь, если даже то, как дышу и смотрю. Такими темпами память быстро вернется.
И эта мысль не приносит ожидаемого облегчения.
Маленькая перепалка заканчивается тем, что Маруся демонстративно хватает недопитый бокал и делает несколько жадных глотков, смотря прямо мне в глаза.