А теперь еще и этот мужчина, не устающий утверждать, что является моим мужем, бессовестно бросает меня здесь на произвол судьбы. Подтверждая, что совершенно меня не любит. Потому что, ну… разве любящий оставил бы ради работы? Сначала умело запудрил мне мозги своими сильными руками, надежным плечом, «Мармеладкой» и благородством, а потом — на тебе!
— Приду вечером, — кидает йети уже в дверях.
И как я не уговариваю его своим молящим взглядом, уже через мгновение слышится хлопок двери, а затем удаляющиеся тяжелые шаги по лестничной клетке.
Я смотрю на дверь, дверь смотрит на меня. Она мигает мне полуприкрытым глазком, намекая, что там, за пределами этих стен, есть свет… и настоящая жизнь, из которой я по какой-то нелепой случайности выпала. Чудесные закаты на Санторини, волшебное Средиземье Новой Зеландии, чарующие поля Тосканы — вот где я должна быть! Я никак не могла оказаться здесь, черт возьми!
— Ма! — раздается неразборчивое у ног. Я дергаюсь от испуга и слегка подпрыгиваю на месте.
Он же был в манеже, как выбрался оттуда?! Присаживаюсь на корточки и подхватываю сына на вытянутых руках. Мальчишка широко улыбается, светя четырьмя устрашающими зубами, отметка от которых до сих пор алеет у меня на руке.
Он заливисто смеется и дрыгает ногами, считая меня своей личной каруселькой.
А у меня руки отваливаются, едва я доношу его до комнаты, тяжеленный парень.
Толстун явно не в меня. Перебрасываю пухлые ножки через перила кроватки и усаживаю его на матрас. Он сразу кривит лицо, грозясь устроить очередной концерт по заявкам, к чему я морально просто не готова, поэтому отыскиваю завалившуюся за подушку соску и пихаю ему в рот. Но фокус не прокатывает.
Пустышка вылетает изо рта, описывая кривую дугу в воздухе и приземляясь на пол. Из маленького человечка вылетают совершенно нечеловеческие звуки. А потом я чувствую это. Запах.
Черт, только не это. Я не готова, не готова, не готова.
Миша показал, как тут все устроено — подгузники, салфетки, присыпка, мазь — но это все для меня слишком.
Запускаю руки в волосы, отхожу на пару шагов назад. Паника снова берет верх, и на глазах наворачиваются слезы. Наверняка это все от накопленного стресса, пережитой травмы, одиночества и отчаяния, но прямо сейчас я рыдаю похлеще девятимесячного пацана.
Наши завывания сливаются в целую оперу недовольных жизнью людей и перерастают в концерт по заявкам. За стеной слышится брань, и кто-то очень нервный стучит кулаком в стену. А вот и постоянный слушатель.
Всхлипывая, как последняя истеричка, я беру на руки сына (господи, как же уложить в голове, что моего) и, пытаясь не дышать, несу его к пеленальному столику.