Он туда не помещается. Всемогущая матерь, как же йети-муж это делал? Кручу здоровяка, пытаясь уложить, но он, не прекращая голосить, выворачивается и все норовит сесть. Ну конечно, как ходить начать, так это еще рано, а как сидеть в собственных какашках и орать — тут пожалуйста!
В конце концов, снимаю его со стола и кладу на пол. Пушистый бежевый ковер явно нравится пацану, он затихает и смотрит на меня своими зелеными бусинками. Я расстегиваю миллион пуговиц на его комбезе и вытягиваю ножки наружу. Запах становится активнее. Боже, дай мне сил. Мысленно отсчитываю «раз, два, три», чтобы д̶е̶р̶н̶у̶т̶ь̶ ̶ч̶е̶к̶у̶ расстегнуть подгузник и приступаю. Стоп. А где липучки? Где эти чертовы липучки??? Ощупываю плотно сидящий памперс на ребенке и не понимаю, это что, новый квест какой-то? Найди отверстие, чтоб разминировать бомбу? Меня подставили! Это самые настоящие трусы!
Так, спокойно, вдох-выдох, нет, пожалуй, только выдох. Трусы — это даже проще, да? У меня тоже такие есть, я справлюсь. Тяну странное изобретение за края вниз, тяну, тяну сильнее, глаза слезятся уже не столько от отчаяния, сколько от запаха, смешанного с картинкой происходящего. Да чтоб тебя, Марсель! Лежи спокойно!
Но мальчишка, с безумным именем, данным ему психопаткой — я все еще не верю, что мной — считает, что мне нужна помощь. Он дрыгает ногами, пытаясь поскорее выбраться из адовых трусов, попутно измазывая себя в их содержимом. Нет, пожалуйста, нет.
— Марсель! — чуть не хнычу я.
Оперативно скручиваю полный радостей подгузник и откидываю в сторону, зажимая пухлые ножки на весу. Черт, бежевый ковер! Салфетки! Мои руки!
Тянусь к пеленальному столику за неблагоразумно оставленной там пачкой влажных салфеток, подцепляю их кончиком пальцев, изгибаясь чуть ли не мостиком, и сбрасываю на пол. Достаю сразу горсть спасительных средств гигиены и подкладываю под младенца. Еще горсть помогает стереть мне следы детской неожиданности с собственных рук, потом с ребенка. Что делать с ковром, черт побери?!
Отпускаю ноги сына и принимаюсь очищать длинный светлый ворс. Марсель, почувствовавший свободу, тут же перекатывается на живот и уползает на четвереньках за кровать. Голозадый. Да и плевать. Все самое интересное он уже сделал в эти чертовы подгузники-трусики. А меня больше волнует, кто додумался стелить в детской этот гребаный бежевый ковролин?
Тру злосчастный ворс, проклиная тот турник, что встал на пути моего счастья.
Если бы не эта дурацкая травма, вполне вероятно, я сейчас чувствовала бы эйфорию от этих мамских дел, летала на крыльях гормона, нюхала попку младенца, словно пыльцу единорога, и не помнила, что была и другая жизнь. Что была другая я.