– Сейчас я наведу тут порядок. Только не надо стоять у меня над душой, – процедила я сквозь зубы, очень усердно стараясь не сорваться на грубость.
– Ага, жди и надейся, – прогудела кухарка, гордо упершись красными кулаками в жирные бока. – Так я и оставила тебя без присмотра. Да ты с непривычки тут все ценное можешь испортить и раздолбать. Ишь, белоручка. Лентяйка. Метлу и щетку в руках не умеешь держать.
– Правильно, я же не ведьма и не летаю на метле, – огрызнулась, покрутив в пальцах гладкий черенок швабры. – Зачем мне с метлами дружить?
– Ничего, денек-другой и подружишься не только с метлой, но и со скалкой, и со стиральной доской. Только придется тебе свои страшные когти отпарить и остричь. Ишь, отрастила когтищи как у кикиморы болотной, Ни одна приличная баба с таким ужасом не ходит.
– Послушай, Неридла. Раз ты так и будешь торчать тут надзирателем, расскажи мне что-нибудь интересное. Например, есть ли опекун у нашего хозяина господина Маурисио, – я решила не тянуть с получением ответа на самый важный для меня в данный момент вопрос.
– А зачем он ему? – противно хрюкнула кухарка. – Опекуны бывают у душевнобольных и детей-сирот. А наш славный герцог, дайте боги ему здоровья и долгих лет, вполне себе в здравом уме и давно не ребенок.
В таком случае интересно, как он документы подписывает? Росчерком когтей? Как вообще глупое животное может быть признано дееспособным лицом, то есть мордой?
Я застыла от недоумения, крепко сжав швабру обеими руками и опираясь на нее. Мир тут и вправду совершенно ненормальный. Но, подозреваю, дальше расспрашивать тупорылую крестьянку нет никакого смысла. Что еще она мне может сказать на вопросы об оформлении документации? “А я почем знаю?” – вот каким будет ее ответ. Опять же, не факт, что эта дубинушка вообще умеет читать.
– А ты, случайно, не знаешь, куда подевались прежние хозяевами поместья? – мое желание докопаться до правды невозможно было укротить и остановить. Я снова рискнула задать непростой вопрос и поспешила подкрепить его должным обоснованием, заметив задумчивое смущение на широком лице кухарки. – До того, как оно стало принадлежать одному нашему герцогу Маурисио, в этом доме жила большая семья… Я видела детские вещи, игрушки.
– Я о том не ведаю, и тебе выпытывать не советую. Все, что ты должна знать, тебе рассказали. Так что прекрати попусту тратить время, без толку чесать языком. Приступай к работе, лежебока!
Неридла заметно нервничала, ковырялась в своих грязных, расслоившихся ногтях. Она точно знала правду, но не хотела мне говорить. Или нельзя исключать, что ей было строго-настрого запрещено распространяться о том, что случилось с герцогской семьей.