Милена выпучила на меня глаза и открыла рот. Я повернулась к девушке всем корпусом и продолжила:
– Вот тогда я ужаснулась собственным мыслям. Я целенаправленно себя уничтожала.
– И? Что дальше? Нет же денег. Нет ничего. Где вы спали?
– В подъездах, на вокзалах. Тогда еще так не гоняли. Где придется. Иногда каталась по кольцевой метро, засыпая, а ночью ходила.
– Так как это кончилось? Как вы стали… такой?
– В первую очередь я поняла, что у меня есть дом. Есть право в нем жить. Я разозлилась уже не только на мир, но и на себя. И я вернулась.
– И что? Что сказала мама?
– Ничего, что бы меня порадовало. – Дословно вспоминать было до сих пор больно – до дрожи.
– Но как тогда? Разве панические атаки не усиливались рядом с… ну… с ним?
– Я вызвала полицию. Сразу же. Потом приходили органы опеки. Я с помощью них заняла спальню, родителистали жить в проходной комнате, где раньше обитала я. А потом я дождалась восемнадцатилетия и продала свою часть квартиры. На эти деньги я купила комнату в общежитии, старенький компьютер и вычеркнула родных из жизни.
– А как ты поняла, что хочешь заниматься обучением других?
– Когда поняла, что у всех проблемы. Не только у меня. И они разные. Я не самый несчастный человек на земле. Счастье – оно внутри тебя. Меня двигала вперед сначала злость на мир: я больше не хотела так жить. Хотела отомстить мужчинам, уметь ими управлять. А потом я поняла, что все не так.
– А как?
– Что нет правила – ты родилась в аморальной семье и должна нести этот крест. Поняла, что я могу попробовать сотню профессий. И главное – что не надо жалеть себя, надо желать себе счастья. Всегда.
Подростки не любят нравоучений. Если их идол начинает нудить, они быстро заносят его в список древних динозавров. Девиз подрастающего поколения – только свои шишки, только свои грабли. И даже прекрасно зная все это, я все равно расстроилась, когда увидела стену непонимания в глазах Милены.
“Только свои шишки, только свои грабли”, – повторила я про себя, пока садилась в машину.
Девушка стояла на улице около машины, скрестив руки на груди. Она запуталась. Гормональный шторм, что сейчас атаковал ее организм в силу возраста, делал ее действия спонтанными, а мысли – спутанными.
Я знала, что подростки не могут адекватно оценить перспективу своих действий. У них просто еще не сформировалось все до конца. Пожалуй, единственная категория, с которой сложнее работать, чем с тинэйджерами, так это люди крайне преклонного возраста. У тех напрочь отсутствует мотивация, их очень трудно стимулировать.
“Дай ей время”, – повторила я про себя, заводя машину.