А вот и первая серьезная ссора.
– Знаешь, когда люди впервые начинают копаться в своем прошлом, иногда скелеты из шкафа вываливаются на них в таком количестве, что они думают, что навсегда погребены под ними. Лежат и упиваются запахом гнилых костей прошлого, метаются на месте и кричат от хруста скелетов воспоминаний. А всего лишь надо посмотреть на эти старые рухляди, понять, что у них нет ни силы, ни возможности сковывать тебя, и отбросить их в сторону. Прибраться в своем шкафу.
Милена все еще смотрела на меня с видом оскорбленной лани. Да, до взрослых людей быстрее доходит, что они сами себя съедают. Хотя многие с упоением начинают винить во всем детские травмы, крутят в голове, швыряют людям из прошлого в лицо обвинения. Они начинают паразитировать на своем прошлом, с удовольствием рассказывая всем и каждому о том, к какому выводу они пришли. Эти люди вымывают свои скелеты, ставят их, словно экспонат в музее, и всех водят посмотреть. Но есть и другие. Они удивляются открытиям. Смотрят на эти вывалившиеся скелеты. Рассматривают их со всех сторон, удивляются соседству костей енота и бронтозавра. А потом выкидывают их, изредка посмеиваясь о том, зачем это все хранили.
Разный склад людей, разный характер. А у Милены все еще помноженное на подростковый максимализм.
– Я думала, вы меня понимаете! – Разочарованию девушки не было предела. – Вот в центре мне сочувствуют!
– Я прошла через то же, что и ты. И я знаю, что здесь не нужно сочувствие. – Я глубоко вздохнула и почувствовала знакомую тяжесть в груди. Я решилась сказать то, что сама предпочитала никогда не вспоминать, даже про себя. Что вычеркнула из прошлого. – Я знаю не понаслышке, чем грозит жалость к себе. Думаешь, я не думала так же? Я тоже бежала из дома, тоже стояла на краю карниза. Злилась на судьбу, что родилась в такой семье, что прохожу через это. Только у меня были в то время никому не понятные и не модные панические атаки. Я даже не могла связаться с плохой компанией: везде были пугающие мужчины. Я чувствовала себя беспросветно одинокой. Я пила не пойми что. Перебивалась не пойми чем. Голуби у метро и то ели больше. Я опустилась на самое дно. И всем в целом мире было на меня все равно.
Милена потрясенно молчала, а потом, сглотнув, сказала:
– Это жутко.
– Ничего хорошего. Самое донышко.
– И как… к-к-когда все изменилось?
– Я как сейчас помню этот день. Проливной дождь, а я стою под козырьком. Смотрю, как продажная женщина садится в теплую машину, и думаю: “А ведь я даже так не смогу, потому что у меня начнется паническая атака”.