Но все оказалось гораздо слаще.
Мирон снова мой, а я – снова его. Он рядом, максимально близко, так близко, что жар, идущий от его тела, греет меня, электризует кожу, горячит кровь в венах. Все мое существо в нетерпении получить то, чего я была лишена так долго.
Так непростительно долго.
— Шире ноги, малышка, – скомандовал Мирон.
Я подчинилась. Как не смутилась – не знаю. Но как выгляжу со стороны – представить могу: платье задрано до талии, я сижу, раскрасневшаяся и одурманенная, без белья, а между моих ног мужчина.
Ласкает меня – влажную, чувственную.
— Мирон, – простонала я.
— Ш-ш-ш…
Он так медленно обводит клитор пальцем, равномерно, не ускоряясь ни на секунду. Размазывает влагу, ласкает, это и мучительно, и восхитительно – неторопливость и власть.
— Дверь…
— Плевать, – он произнес это, жадно вглядываясь в мое лицо, и легонько ударил пальцем по клитору.
Я ахнула. Затрясло еще сильнее, мне нужно больше, а Мирон, издеваясь или наказывая, или просто играя, продолжил свои неторопливые ласки, которые я бедрами пытаюсь ускорить. Поймать ритм, направить его, чтобы получить близкую разрядку.
— Сиди смирно. Слушайся, – прошептал. — Ты ведь будешь покорной?
Мирон оставил мой клитор, и скользнул в меня двумя пальцами. Глубоко, так глубоко, что я простонала – громко и бесстыдно.
— Черт… тугая какая, – к двум пальцам добавился третий, и Мирон начал творить внутри меня нечто невообразимое.
Медленные движения задевают что-то чувствительное в глубине меня, заставляя вскрикивать в голос – уже плевать, что услышат. Я двигаю бедрами навстречу мужским пальцам, чтобы снова испытать то острое чувство, от которого в глазах темнеет, и вся я кажусь себе оголенным нервом, на который подуй – загорится.
А затем Мирон ускоряется, буквально таранит пальцами. Он как безумный, сам стонет мне в унисон, ловит мои вскрики – целуя, кусая меня, отстраняется, и вглядывается требовательно, чтобы снова впиться в губы грубым поцелуем. И пальцы, его пальцы… влаги так много, движения настолько быстрые, что тело мое изгибается в оргазмическом экстазе.
Он длится, и длится – так непривычно долго. Это не простая разрядка, это чистый кайф, умноженный на два. Я не хочу, чтобы Мирон покидал меня, но он отстранился, а затем… затем я почувствовала его жадный язык, и губы, целующие меня взасос.
Внизу. В клитор.
Жадно, отнюдь не нежно. И все это так волнующе-порочно – то, что Мирон полностью одет, а я почти голая; то, что мы в кабинете, дверь которого открыта, и любой вошедший увидит нас; то, что Мирон вылизывает меня, целует между ног, и стонет, ловя мой кайф – все это заставляет меня снова вскрикнуть от болезненно-сладкого экстаза, в котором боли и наслаждения поровну.