Итак, как сообщает нам Захария, семь светильников соотносятся с «очами Господа, которые объемлют взором всю землю». Юнг обращается к этой детали в «Ответе Иову». Он рассуждает о том, в начале книги Иова Сатана появляется на небе после того, как обошел Землю. Как замечает Юнг, «Сатана, вероятно,— одно из очей Божьих, которое «ходит по земле и обходит ее» (см. Иов. 1: 7).»[4], - также, как и остальные огни божественного светильника. Поистине, «Глаз Господа» – один из тех образов, символические трактовки которго неичерпаемы, и мы к нему еще вернемся, но должно отметить уже сейчас, что в самом начале книги Откровения кто-то смотрит и наблюдает: всматривается в эго.
«Семь светильноков», «Семь звезд» в начале Октровения также отсылают к семи планетам. Библия часто обращается к числу семь. В книге Откровения семь церквей подвергаются наказанию. Число семь крайне важно, и мы еще поговорим об этом позднее.
Следующий достойный упоминания образ – фигура «подобного Сыну Человеческому». Пред нами прямая цитата из видения пророка Даниила. Само видение было записано около 165 г. до н.э., однако сам образ более древний, впервые он упоминается в книге пророка Иезекииля, которую относят к 575 г. до н.э.: в ней сам Иезекииль назван «сыном человеческим». В неканонической – хотя ранние версии Библии включали ее в канон –книге Еноха (около 100 лет до н.э.) также всплывает эта фраза. И, конечно, о чем говорит и Юнг, никто иной как Христос напрямую отождествляется с Сыном Человеческим, в том виде, как его трактует Енох. Сам Христос открыто назвал себя «Сыном человеческим» около 30 г. н.э. Таким образом, к тому моменту, когда книга Откровения была написана, т.е. к 95 г. н.э., понятие «человеческого сына» претерпело значительный сдвиг в употреблении. Юнг предлагает следующее объяснение: Яхве стал ближе к человеку, поэтому и назвал Миссию, наделенного божественной природой, «Сыном Человеческим».
Помимо исторического интереса, эти наблюдения важны и с психологической точки зрения, поскольку один извыводов, который мы можем сделать, заключается в том, что Самость можно представить как «Сына» человека, или сына эго. На те же мысли наводит нас алхимия. В самом деле, даже философский камень, который стремились добыть алхимики, называется не иначе какfiliuspholosophorum, «сын философов», сын алхимиков. Следовательно, то, к чему мы, психологи, стермимся, имеет не только божественное начало, но является также и порождением земного человека, или, используя краткую формулу Юнга, «Бог нуждается в человеке». Вот что лежит за образом «Сына человеческого».